Соприкосновение - [15]

Зимой темнеет рано. В этот звездный, безлунный вечер в поселке Гагачьем редко горели фонари, бросая желтые пятна нездорового электрического света на голубой, пушистый, искрящийся снег, что лежал сугробами вдоль кирпичных заборов, распиханный недавно прошедшим грейдером по обе стороны единственной улицы…

Сразу за крайним домом, за полосатыми столбиками, что скупо обозначили мост через ручей, мрачной громадой возвышался лес. Там было еще темнее, чем в поле, за опушкой, и серые коробки невысоких, давно покинутых зданий таинственными пятнами маячили меж стволов.

Если пойти к ним нетронутой целиной, где теперь снега намело по пояс, то в такой тьме можно внезапно налететь на обрывки ржавого проволочного заграждения или притаившийся меж сосен давно вылинявший и потерявший свои краски плакат:

«СОЛДАТ, БУДЬ БДИТЕЛЕН НА ПОСТУ».

Раньше, еще в начале девяностых годов двадцатого века, попасть в поселок, не имея на это специальных полномочий, было весьма и весьма проблематично. Здесь находился секретный объект номер двадцать четыре.

Сейчас же в Гагачьем оставалась лишь рота внутренних войск, которая несла караульную службу на ветшающих останках былого величия и мощи Советских вооруженных сил. Кроме ее казарм и складов, по окрестностям было разбросано несколько дач, до сих пор принадлежащих Министерству обороны. Раньше в этих кирпичных двухэтажных домах жили научные сотрудники двадцать четвертого объекта, а теперь сюда изредка наезжали большие армейские чины, чтобы поохотиться в лесу на расплодившихся зайцев.

Как сказал бы философ: «Все течет, все меняется…»

Пухлые, свисающие с остроконечных жестяных грибков сугробы теперь могли вызвать у какого–нибудь сотрудника иностранной разведки разве что приступ острой ностальгии… Никого больше не интересовали спрятанные в заснеженном лесу подземные бункера и некогда строго секретные коммуникации.

А зря…

Кривые, выведенные от руки надписи типа «ДМБ–2015», выбитые окна выступающих над землей одноэтажных бетонных коробок, полинявшие плакаты — все это никак не отражало истинной сути вещей.

Среди унылого запустения зимнего леса трудно было вообразить себе, что глубоко под землей все осталось на своих местах.

За мощными дверями толщиной в полметра тянулись темные коридоры бункеров, скупо подсвеченные на перекрестках и разветвлениях тусклыми, горящими в полнакала лампочками дежурного освещения. Воздух в коридорах оставался чист — тихо, едва слышно в мрачных глубинах шелестели чудовищных размеров вентиляторы, поднимая тонны воздуха по тесным стволам вентиляционных шахт. В скупом свете поблескивали кафель и хром. Тьма гнездилась по углам помещений, концентрируясь в матовых глубинах погашенных мониторов.

«Гаг–24» спал, покрытый вуалью забвения, и она хранила секретный объект намного надежнее, чем многометровые заграждения, контрольно–следовые полосы и пулеметные точки на покосившихся вышках разрушенного периметра.

* * *

В этот тихий морозный вечер на единственной дороге, что, пройдя через поселок, оканчивалась тупиком, перед крашеными железными воротами военной части показались яркие пятна света от фар.

По заснеженному шоссе уверенно скользила «Волга» серого, почти не отличимого от дороги цвета. Если смотреть сбоку, то «ГАЗ–31020» — последняя, только поставленная в серию модель — походил на достаточно приблизительную копию «Мерседеса», причем эта самая «приблизительность» отнюдь не играла в пользу «Волги» при более внимательном рассмотрении.

Машина промчалась через мост и, не снижая скорости, въехала в поселок, оставляя за собой вихрящуюся хмарь потревоженного снега, который в свете фонарей оседал мелкими серебристыми блестками.

В сонном сумеречном покое ярко вспыхнули стоп–сигналы, когда машина притормозила у одного из двухэтажных коттеджей.

В доме на втором этаже зажегся свет, на фоне закрывавших окно жалюзи промелькнула чья–то тень. Очевидно, гостей не ждали, — прошло пять или шесть минут, прежде чем хлопнула входная дверь и по дорожке к воротам проскрипели неспешные шаги.

— Кто там? — осведомился уверенный, явно привыкший отдавать приказы зычный голос.

Чмокнув примерзшим уплотнителем, открылась задняя дверь машины.

— Антон Петрович? Не ждешь, значит, гостей? Вопрос был риторическим.

— Я спрашиваю: кто? — не меняя тембра, вновь осведомился голос.

— Да свои, свои!.. Старых друзей не узнаешь, Антон, совсем одичал в своей глуши?!

— Николай, ты, что ль?! — чуть более радушно, но все еще недоверчиво воскликнул хозяин коттеджа, и замерзший засов протяжно скрипнул, двигаясь в пазу. — Вот уж кого не ждал… — пробормотал он, распахнув калитку.

У дома, под скатом крыши загорелся фонарь, осветив протоптанную в снегу дорожку и хозяина — сухого, жилистого старика, которому как раз и принадлежал уверенный, зычный бас.

— Здравия желаю, товарищ генерал–майор! — не то шутя, не то серьезно произнес посетитель, вскинув руку к неуставной меховой шапке. Был он тоже в годах, но еще в силе: широкие плечи, крупное волевое лицо.

— Ну, не ждал, не ждал… — опять повторил старик, неловко обняв приезжего. — Пошли, чего стоим, — вдруг спохватился он.