Соперник Согора - [4]

- Как понять вас? - Оля недоуменно подняла на него глаза. - Ваши язвительные речи... Каждое их слово направлено против требований Согора не вмешиваться в дела харнарцев.

- Сколько себя помню, я любил Согора как нашего духовного вождя, отвечал Рахманов, - но когда стал замечать, что смелого мыслителя вытесняет расчетливо-холодный политик... Не сердитесь! Согора надо спасти от него самого - вот какие слова услыхал я однажды. А Марк прав: мы рассказали рабам Харнара о Земле. Теперь там восстание. И наше место там.

- Можно ли наносить учителю - ведь вы считаете Согора своим учителем более жестокие удары, чем вы это делаете? - спросила Оля, но не очень уверенно. Она не отрывала глаз от лица Рахманова. У Согора ревниво сжалось сердце. Он до боли ясно понял смысл этого взгляда!

- Знаю, дед снова рассердится, - долетели до Согора слова внука. Поэтому прошу тебя: скажи ему обо всем сама, но после. Наша группа летит через неделю, с попутной экспедицией. Сперва на Плутон, оттуда - к Харнару.

- Как, и ты тоже? Нет! - подняв руку, отшатнулась Оля. - Разве ты забыл: этот проклятый Харнар отнял у нас отца!

- И поэтому я должен быть там! - возразил Марк. - Не трать слова, все обдумано и решено давно, и ты этого не изменишь. Да так оно и лучше, голос Марка зазвучал небрежно. - Люди, подобные мне, вечно не в своей тарелке на нашей роскошной, слишком благоустроенной Земле. Может, в другом мире я отыщу и свою "стезю"? Или сумею по крайней мере - как в старину-то говорилось? - умереть благородно.

- Ни за что! Как же я? Дедушка... Ты подумал о нем? Не слишком ли много ударов для одного человека! Ты не посмеешь, не посмеешь!.. - твердила потрясенная Оля, глядя на брата глазами неистово любящей матери. - Андрей, - повернулась она к Рахманову, - ну скажите вы ему! Что он задумал улететь навсегда!

- Оленька, пойми, наш долг... - начал Марк. Она отшатнулась, прижимая к лицу ладони.

Ночная птица мелькнула над их головами, крикнув протяжно, и растаяла над морем. Костер угасал. Подул влажный ветер, его порывы гнали искры вдоль берега. Алые точки метались одна за другой, исчезая далеко в темноте.

Оля зябко повела плечами, вздрогнула.

- Поздно. Пора домой.

Она медленно пошла вверх по тропинке. Марк и Рахманов, подавленные, растерянные, следовали за ней. Вскоре они скрылись за поворотом.

Эту ночь Согор провел в лесной глуши, у подножия хмурых елей, до утра бормотавших над ним старинные сказки, полные наивных чудес, мало понятные нынешним людям.

Рассвет обжег края белых облаков. Одинокие птахи, обитавшие в этом затерянном краю, посвистывали где-то вверху редко и робко, как бы не решаясь нарушить первозданную тишину.

Согор неторопливо продвигался все глубже в чащу, озираясь кругом. Жадно вдыхал крепко настоенный смолистый воздух, в котором каких только изумительных запахов не было! Прошлогодней прели и молодой хвои, диковинных трав и скромной красавицы лесной фиалки; соблазнительные запахи грибов, едва уловимый - пушистого нежного мха; грустный аромат, исходивший от коричневых лодочек коры, упавшей с мертвых елей, и горьковатый осинника. Ручей в овраге глухо бурлил, прыгая по скользким валунам.

Лес поредел. Странник выбрался на просеку. Она тянулась далеко к синему горизонту. Туман кое-где плавал над ней, но заря разгоралась неудержимо, тонкие копья золотых лучей косо пронизывали мокрые кроны берез и голубоватых сосен, озаряя лес и просеку таким веселым, ласковым светом, что душа человека отзывалась ему ликующей музыкой, полной ничем не омраченной радости. Лето стояло на редкость теплое, с короткими, но частыми яростными грозами.

Глядя вокруг, Согор замечал необычайно обострившимся зрением рассыпанные там и тут в траве рубиновые ягоды костяники. Они сверкали, словно крохотные искры расколотой солнцем зари. Плотный, симпатичный гриб боровик недоверчиво глядел на невесть откуда взявшегося человека из-под коричневой от загара шляпки - неужто сорвет? Стройный колокольчик гордо раскинул светло-голубые цветы; кажется, тронь их - и зальются, зазвенят тонко, серебристо.

"Даже и здесь ты не смог бы скрыться от самого себя". Эта мысль возникла так неожиданно, что Согору почудилось, что кто-то незримый, идущий рядом сказал это.

"Опять _он_? Преследует всюду! А может, Крепов прав - и мы всю жизнь носим в себе двойника, свое реальное второе "я"? Нет, прочь, никогда не приму! Этого не может быть, потому что... это слишком против разума".

Он больше не слышал музыки в душе, не замечал лесной красоты. Солнце, птицы, травы - все вдруг исчезло для Согора, провалилось в иную пространственно-временную плоскость.

"...Планета зла - Харнар! Ты погубил сына и его друзей, к несчастью открывших тебя. Почему же все новые и новые люди нашего человечества неудержимо стремятся туда? Что влечет их? И зачем встретился он, мрачный, уродливый мир, на пути наших звездолетов именно в этот век! Какие грандиозные замыслы рухнули! Как изменилось направление эпохи, как смутились и ожесточились умы! Теперь Харнар отнимает у меня внука, может быть, и внучку - последнее родное дитя. Что там! Приходится лишаться гораздо большего: убежденности в том, что понимаешь стремления и волю миллиардов людей, избравших тебя на первый пост в обществе..."