Сонет Серебряного века. Том 2 - [4]

Явь наших снов земля не истребит!

III

Явь наших снов земля не истребит:

В парче лучей истают тихо зори,

Журчанье утр сольется в дневном хоре,

Ущербный серп истлеет и сгорит,

Седая зыбь в алмазы раздробит

Снопы лучей, рассыпанные в море,

Но тех ночей, разверстых на Фаворе,

Блеск близких Солнц в душе не победит.

Нас не слепят полдневные экстазы

Земных пустынь, ни жидкие топазы,

Ни токи смол, ни золото лучей.

Мы шелком лун, как ризами, одеты,

Нам ведом день немеркнущих ночей, —

Полночных Солнц к себе нас манят светы.

IV

Полночных Солнц к себе нас манят светы...

В колодцах труб пытливый тонет взгляд.

Алмазный бег вселенные стремят:

Системы звезд, туманности, планеты,

От Альфы Пса до Веги и от Беты

Медведицы до трепетных Плеяд—

Они простор небесный бороздят,

Творя во тьме свершенья и обеты.

О, пыль миров! О, рой священных пчел!

Я исследил, измерил, взвесил, счел,

Дал имена, составил карты, сметы...

Но ужас звезд от знанья не потух.

Мы помним все: наш древний, темный дух,

Ах, не крещен в глубоких водах Леты!

V

Ах, не крещен в глубоких водах Леты

Наш звездный дух забвением ночей!

Он не испил от Орковых ключей,

Он не принес подземные обеты.

Не замкнут круг. Заклятья недопеты...

Когда для всех сапфирами лучей

Сияет день, журчит в полях ручей, —

Для нас во мгле слепые бродят светы,

Шуршит тростник, мерцает тьма болот,

Напрасный ветр свивает и несет

Осенний рой теней Персефонеи,

Печальный взор вперяет в ночь Пелид...

Но он еще тоскливей и грустнее,

Наш горький дух... И память нас томит.

VI

Наш горький дух... (И память нас томит...)

Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,

В нем навий яд, могильные отравы,

В нем время спит, как в недрах пирамид.

Но ни порфир, ни мрамор, ни гранит,

В нем навий яд, могильные отравы,

Для роковой, пролитой в вечность лавы,

Что в нас свой ток невидимо струит.

Гробницы Солнц! Миров погибших Урна!

И труп Луны и мертвый лик Сатурна —

Запомнит мозг и сердце затаит:

В крушеньях звезд рождалась мощь и крепла,

Но дух устал от свеянного пепла,—

В нас тлеет боль внежизненных обид!

VII

В нас тлеет боль внежизненных обид,

Томит печаль, и глухо точит пламя,

И всех скорбей развернутое знамя

В ветрах тоски уныло шелестит.

Но пусть огонь и жалит и язвит

Певучий дух, задушенный телами, —

Лаокоон, опутанный узлами

Горючих змей, напрягся... и молчит.

И никогда – ни счастье этой боли,

Ни гордость уз, ни радости неволи,

Ни наш экстаз безвыходной тюрьмы

Не отдадим за все забвенья Леты!

Грааль скорбей несем по миру мы —

Изгнанники, скитальцы и поэты!

VIII

Изгнанники, скитальцы и поэты —

Кто жаждал быть, но стать ничем не смог

У птиц – гнездо, у зверя – темный лог,

А посох—нам и нищенства заветы.

Долг не свершен, не сдержаны обеты,

Не пройден путь, и жребий нас обрек

Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог...

Расплескан мед, и песни недопеты.

О, в срывах воль найти, познать себя

И, горький стыд смиренно возлюбя,

Припасть к земле, искать в пустыне воду,

К чужим шатрам идти просить свой хлеб,

Подобным стать бродячему рапсоду —

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.

IX

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,—

Смысл голосов, звук слов, событий звенья,

И запах тел, и шорохи растенья —

Весь тайный строй сплетений, швов и скреп

Раскрыт во тьме. Податель света – Феб

Дает слепцам глубинные прозренья

Скрыт в яслях бог. Пещера заточенья

Превращена в Рождественский Вертеп.

Праматерь ночь, лелея в темном чреве

Скупым Отцом ей возвращенный плод,

Свои дары избраннику несет —

Тому, кто в тьму был Солнцем ввергнут в гневе,

Кто стал слепым игралищем судеб,

Тому, кто жив и брошен в темный склеп.

X

Тому, кто жив и брошен в темный склеп,

Видны края расписанной гробницы:

И Солнца челн, богов подземных лица,

И строй земли: в полях маис и хлеб,

Быки идут, жнет серп, бьет колос цеп,

В реке плоты, спит зверь, вьют гнезда птицы, —

Так видит он из складок плащаницы

И смену дней, и ход людских судеб.

Без радости, без слез, без сожаленья

Следить людей напрасные волненья,

Без темных дум, без мысли «почему?»,

Вне бытия, вне воли, вне желанья,

Вкусив покой, неведомый тому,

Кому земля – священный край изгнанья.

XI

Кому земля – священный край изгнанья,

Того простор полей не веселит,

Но каждый шаг, но каждый миг таит

Иных миров в себе напоминанья.

В душе встают неясные мерцанья,

Как будто он на камнях древних плит

Хотел прочесть священный алфавит

И позабыл понятий начертанья.

И бродит он в пыли земных дорог —

Отступник жрец, себя забывший бог,

Следя в вещах знакомые узоры.

Он тот, кому погибель не дана,

Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры,

Кто видит сны и помнит имена.

XII

Кто видит сны и помнит имена,

Кто слышит трав прерывистые речи,

Кому ясны идущих дней предтечи,

Кому поет влюбленная волна;

Тот, чья душа землей убелена,

Кто бремя дум, как плащ, принял на плечи,

Кто возжигал мистические свечи,

Кого влекла Изиды пелена;

Кто не пошел искать земной услады

Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,

Кто в чашу нег не выжал виноград,

Кто, как Орфей, нарушив все преграды,

Все ж не извел родную тень со дна, —

Тому в любви не радость встреч дана.

XIII

Тому в любви не радость встреч дана,

Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,

Кто в ласках тел не ведал утоленья,

Кто не испил смертельного вина.

Стремится он принять на рамена