Соната для Пина и Бара - [18]

— Ты подлец и негодяй! — высказался Бар. И как у него только язык повернулся?!

Клавикорд пропустил оскорбление мимо ушей. Сам факт, что язык, наконец, повернулся, был куда важнее и требовал осмысления.

Бар полежал-полежал, пораскинул мозгами, а потом как вскочит на ноги да как набросится на Клавикорда! Только не с кулаками, а с дружескими объятиями.

— Ох, и натерпелись мы в мире Людей! Спасибо, что вытащил нас оттуда!

— Я вытаскиваю лишь тех, кто готов, — отстраняясь, прошамкал Клавикорд. — Вы своей цели достигли. А таким в чужих мирах делать нечего.

Пин между тем протирал прозревшие глаза, шевелил руками и ногами и самостоятельно пробовал играть гаммы. Он был счастлив вновь оказаться дома. Здесь, так же как и в мире Людей, пели, заливаясь, птицы. Но отличие было в том, что Пин мог птицам подпевать. Точно так же здесь плыли по небу кучевые облака. Но Пин эти облака видел, радовался и удивлялся им, как непостижимому чуду.

Мастер осовело огляделся по сторонам, сел, как ребенок, и шумно втянул носом воздух. А девушка молчаливо сидела на корточках у кромки воды, и по ее щекам медленно текли слезы. Слюдяная гладь пруда блистала на солнце. Новые ароматы гнездились в древесных кронах. Песчаный бережок пах ракушками и летом.

Где-то вдалеке перебирала свои серебристые струны Арфа. С перерывами пел Рожок.

— Неужели мы это заслужили? — вслух мыслила девушка. — И почему одни только мы? Почему не тысячи других, измотанных проблемами людей?

— Вот ты и ответила на свой вопрос, — сказал ей Клавикорд. — Потому что эти, другие, люди измотаны проблемами. Некоторым бывает очень непросто отложить заботы даже на минутку. А ведь большинство забот мы создаем себе сами… Но не будем о грустном. Вы призваны в наш мир, чтобы лечить музыкальные инструменты. С вами мы зазвучим совсем по-иному.

— А что же станется с Виолончелью? — подал голос Бар. — С той, которую я встретил в кузове грузовика? Неужто так и пролежит в грязи до скончания века?

— Я не провидец, — кашлянул Клавикорд. — Но я почему-то уверен, что у этой легкомысленной Виолончели не такая печальная судьба, как у рояля Клоузиуса. Припомни-ка, Пин, кто посоветовал тебе плыть в Америку?

— Рояль Клоузиус?! — От удивления Пин даже привскочил. Дело в том, что именно так звучало настоящее имя всеми презираемого Павлиньего Хвоста. Павлиний Хвост тоже всех презирал, поэтому с некоторых пор оперный оркестр города Соль сами оркестранты прозвали «оркестром презрения». Находиться в театре зрителям становилось невыносимо. Они ощущали безразличие всеми волокнами своей древесины, и спустя полчаса концерт оканчивался из-за того, что зал совершенно пустел. Дирижер Баккетта упорно бился над этой загадкой и даже пытался нанять детективов. Но стоило детективам приблизиться к оркестровой яме, их всякий раз точно ветром сдувало. По городу уже начали расползаться мелкие, скользкие слухи, и бездействие грозило обернуться катастрофой, когда Павлиний Хвост внезапно сдал позиции. Он заявил, что не желает знаться с кучкой сброда из Ямы и торжествующе удалился. Поговаривали, что Павлиний Хвост подыскал себе местечко в уютном оркестре города Фа. Но зазнайка замахнулся на большее. Он прослышал, что за пределами его родины есть театры, с которыми простенькие заведения страны Музыкальных Инструментов ни в какое сравнение не идут. Разыскал Клавикорда Пизанского — и давай требовать, чтобы тот отправил его в мир Людей. И Клавикорд, разумеется, отправил. Точным пинком, без всяких там деревьев на пригорке Бекар. Старый мудрец был не совсем еще развалиной, однако тщательно скрывал это от других.

— Так значит, мы с Павлиньим Хвостом попали к мастеру Фолки в одно и то же время? — поразился Пин. — И не узнали друг друга?… А всё-таки дельный оказался совет, — добавил он, помолчав.

— Будем надеяться, что невзгоды в мире Людей исправят скверный характер вашего Павлиньего Хвоста, — вздохнул Клавикорд.

— А знаете, что я сейчас подумал? — сказал Бар, глубокомысленно чертя на песке закорючки. — Место в оркестре — оно ведь освободилось. Теперь нашему другу Рояльчику будет, куда вернуться. Но только после того, — Бар многозначительно посмотрел на Мастера, — как вы его настроите.

— Да-да, — нетерпеливо встрял Клавикорд. — Но сначала и прежде всего — обед.

Клавикорд Пизанский затащил всю компанию к себе домой и на радостях чуть не накормил Мастера шелком. Но, как выяснилось, ни шелка, ни фетра, ни даже опилок Мастер не ест.

— Что за странные существа эти Люди! — изумлялся Клавикорд. — Скажите еще, что вы не употребляете антимоля!

— А что такое антимоль? — поинтересовался Мастер.

— Мы пьем его специально, чтобы защититься от моли. У многих это уже вошло в привычку.

— А-а-а! — заулыбался тот. — Ну, мне всё понятно! Нас-то моль не ест.

Клавикорд запутался окончательно: Люди не едят фетра, Людей не ест моль. Чудеса! Пин и Бар тихонько покатывались со смеху на своем диванчике. А девушку, имя которой наконец-то удосужились узнать (ее звали Адель), усадили в то самое кресло, в котором некогда «утопал» Пин. И теперь она тоже «утопала».

— Нам вполне подойдет чай, — глухо прозвучало из кресла-«поглотителя».