Сон «Святого Петра» - [9]

— Я бы просил, ваше высокопревосходительство, произвести юнкера флота Покровского в мичманы.

— Мы рассмотрим этот вопрос. У вас есть еще какие-либо просьбы, пожелания?

— Да, ваше высокопревосходительство. Тот аппарат, с помощью которого мы обнаружили неприятеля, нуждается в усовершенствовании. Нужны средства…

— Да, я слышал кое-что о ваших химерозвуках.

— Иерозвуках, ваше высокопревосходительство! — поправил его Михайлов.

Эбергард нахмурился.

— Сейчас война и надобно воевать. Прожекты отложим до победы.

На Приморском бульваре Надежда Георгиевна подвела к Михайлову миловидную девушку:

— Это Оленька Зимогорова… Наша бывшая спящая красавица… Дмитрий Николаевич сумел разбудить ее с помощью вашей «иерихонской трубы».

— Я вам очень признательна!.. — смущенно произнесла девушка.

— Ну что ж, знакомство за знакомство! — улыбнулся Михайлов. — Юрий Александрович!

Он сделал знак молодому стройному мичману в белом кителе. Покровский поклонился дамам.

— Рекомендую, — не без гордости представил его Михайлов, — мой боевой товарищ Юрий Александрович Покровский, Человек всесторонне одаренный: замечательный художник и еще более способный физик, я боюсь быть пророком, но его ждет оч-чень большое будущее.

Покровский галантно предложил Оленьке руку, и они спустились вниз к самому морю. Надежда Георгиевна с Михайловым остановились у балюстрады с видом на Константиновскую батарею.

— Я работаю в клинике Дмитрия Николаевича, — сказала она, провожая глазами Оленьку с мичманом. — Мы сумели пробудить от летаргического сна четырех из шестерых. И все это с помощью вашего изобретения… Дмитрий Николаевич говорит, что вам нужно срочно оформить патент.

— Да, да, — рассеяшю соглашался Михайлов. — Вот окончится война, и я непременно этим займусь… Ах, как жаль, что я не кончал университета. Не хватает теоретических познаний. Я жалкий практик, натолкнувшийся на интереснейшее явление и не умеющий описать его языком науки. Великое счастье, что рядом со мной Покровский. Он великолепный аналитик.

Пальцы Михайлова сжали плечо молодой женщины.

— Надежда Георгиевна… Я глубоко виноват перед вами… Я постучался в ваше сердце и давно должен был отвести вас к венцу… Но что я могу предложить вам, кроме черного наряда вдовы? Подводники — это разновидность смертников. Мы заложники моря. «Сирена» завтра снова уходит в поход… Кстати, как там наш подкидыш?

— Мальчуган очень хорош. Дмитрий Николаевич нашел ему кормилицу.

Михайлов нервно потеребил бородку…

— Не знаю, как вы к этому отнесетесь… Но я решил записать Павла на свое имя.

— Это весьма благородно с вашей стороны.

— Не переоценивайте моего благородства. Я просто хочу, чтобы у моих бумаг, чертежей, расчетов был наследник, продолжатель моего дела. Я тороплюсь, ибо жизнь подводника во сто крат более бренна, чем у любого из смертных…

— Вы так часто говорите об этом… Мне страшно!.. Вы не боитесь накликать на себя беду?

— Я боюсь только одного — не успеть. Не успеть сделать главного в жизни.

Взвыла сирена выходящей из севастопольской бухты подводной лодки. Мимо балюстрады Приморского бульвара черной тенью проскользнул силуэт субмарины. Михайлов поднял ладонь к козырьку, отдавая честь уходящему в бой кораблю.

Поздней ночью в квартире Михайлова раздался звонок. Сонная Стеша, кухарка и горничная в одном лице, девица лет двадцати пяти, придерживая ночную рубашку на груди, открыла дверь, бормоча: «Господи, кого это несет и свет ни заря…»

На пороге стоял взволнованный мичман Покровский! В руках он держал свернутый в трубку чертеж.

— Здравствуй, Стешенька, здравствуй, красавица… Николай Николаевич у себя?

— Спит барин… Только лег… До полуночи все бумам нами шебуршел…

— Разбуди его, пожалуйста…

— Да кто ж в такую поздноту в гости-то ходит?! — ворчала Стеша, запирая за проскользнувшим в прихожую мичманом дверь. — Рази что гости с погоста по ночам шляются…

На шум вышел Михайлов в наброшенном на плечи кителе.

— Николай Николаевич, простите ради бога… — взмолился Покровский. — Но в штабе флота перевели на русский вахтенный журнал шхуны… Кажется, мне удалось что-то объяснить в этой темной истории с исчезнувшим экипажем!

Михайлов провел его в комнаты, разложил бумаги под настольной лампой. Первым делом пробежал глазами текст перевода.

«26 августа 1915 года. Борт шхуны „Алмазар“. Волею аллаха из Стамбула в Зонгулдак. Курс 110°. Ветер зюйд-остовой, бакштаг. Волнение моря 3 балла.

В час пополуночи задрожала грот-мачта, затем стали дрожать фок и бизань-мачты. Рука всевышнего содрогала шхуну так, что трещало дерево и казалось, что судно вот-вот рассыплется… Переменили курс, зарифили нижние паруса, но тряска продолжается. Страшная боль в ушах, в груди… Аллах карает нас за грехи… Шкипер Юлдуз Шаф рак первым бросился в волны…»

На этом запись в вахтенном журнале обрывалась.

— Иерозвук? — не то спрашивая, не то утверждая, произнес Михайлов.

— Да! — убежденно вскричал Покровский и развернул рулон бумаги. — Именно иерозвук… Вот теоретический чертеж корпуса шхуны. Обратите внимание — форма шпангоутов повторяет очертания сводов форосского храма, где погиб Гименеев. Все тот же принцип раковины-волюты! Следовательно…