Сон Брахмы - [3]

Впрочем, как бы ни выглядели люди, помогавшие Иоанну поднимать храм и служить в нем, всех объединяла одна черта: они были пришельцами из прошлого, из времен до ГКЧП и Беловежской пущи, из другого мира и другой жизни. А потому они были верны – если не Господу, то Иоанну. Поэтому никто из них не поджег бы храм. Настоятель был уверен, что сделали это люди внешние. И не сумасшедшие: чтобы храм загорелся сразу, быстро, нужно быть умельцем, а не безумцем.

– Участковый бредет, – Андрей кивнул на молодого лейтенанта, который неторопливо подходил к ним. У того было круглое, скуластое лицо, отчего участкового прозвали Татарином, хотя сам он утверждал, что предки его были славянами до седьмого колена. «А уж с кем гуляли наши московские бабушки во времена Ивана Калиты, теперь не знает никто», – отшучивался Георгий Ивашкин, он же Татарин, когда Андрей подначивал его по поводу внешности.

Не доходя нескольких шагов до настоятеля и его эконома, участковый остановился, достал из-за уха сигарету и, закурив, глубоко затянулся. Выдохнул дым, исподлобья посмотрел на Иоанна, бросил на землю «бесовскую палочку» и решительно раздавил ее каблуком.

– Отец Иоанн, здесь у тебя нет врагов.

– Нет, – согласился настоятель.

В этот момент раздался грохот, и все повернулись к церкви. Обрушился главный купол, в медленно розовеющее небо поднялся сноп искр.

– Последнюю пару лет нет, – продолжил Иоанн. – Когда-то были, ты сам помнишь.

Татарин кивнул: когда церковь Александра Невского вернули Донскому монастырю и направили сюда игумена (теперь архимандрита) Иоанна, в Алексеевской слободе восприняли его приезд с недоверием. В начале девяностых старинный храм – подворье Донского монастыря – уже передавался Церкви, но приехавший сюда батюшка так и не смог поднять приход. И до 96 года храм стоял как во времена советской власти: стены почти полутысячелетней давности с остатками старинных фресок, без куполов, перекрытые плоской крышей. Внутри – хлам от столярной мастерской, в которую храм превратили еще в 30-х годах. Столярка спасла фрески – внутри было не холодно и не сыро, не то что в церквях, где устроили молокозаводы или склады картошки. Удивительно, но за все эти годы столярка не горела ни разу – даже во время Отечественной войны, хотя в 41 году немцы бомбили станцию Алексеевскую, расположенную всего в полусотне километров к востоку от Москвы.

Приехав в Алексеевскую, Иоанн выяснил, что на церковь уже зарятся и местные кооператоры, и московские бизнесмены, которые хотели устроить в здании перевалочный склад. Пришлось поработать. Найти Андрея Нахимова, уговорить приехать сюда и вместе с ним «утоптать» все вокруг храма – так, чтобы ни у кого даже мысли не возникало «прихватизировать» старинное здание.

Сегодня даже смешно было предполагать, что Иоанну мстит кто-то из тогдашних претендентов на здание: с одними настоятель сумел подружиться, другие смирились с его существованием. Церковь отремонтировал, купола поднял, кресты водрузил. Половина Алексеевской приходит к причастию. На праздники приезжают люди из Москвы – не из последних, между прочим. Нет, пожар организовали чужаки. Только зачем?

– Зачем? – спросил он у участкового.

– Сатанисты? – ответил вопросом на вопрос Татарин. – Чечены? Протестанты?

– Характерный у тебя список получился, – усмехнулся Иоанн.

– Разбираться не мне. Скоро уже прикатят из прокуратуры, будут опрашивать. Повезет – найдут. Да и ваши дознаватели наверняка будут.

– Будут-будут. Не сомневайся, – подал голос Нахимов. – Отец Иоанн, может быть, Матвею Ивановичу позвоним?

– И чем он нам сейчас поможет? Угли разбирать? – настоятель поплотнее закутался в пальто, наброшенное прямо на исподнее: весть о пожаре в храме подняла его с постели. – Пусть спит, сил набирается. Дело молодое.

* * *

Матвей Шереметьев уже не спал. Он принял душ и, как сам говорил, «напомаживался». Ранним утром намечалась встреча, о важности которой его предупредили еще пару дней назад. Серия его статей о Новой Хронологии привлекла к себе внимание власть предержащих. Газета «Вечерняя новость», с которой он начал сотрудничать, еще учась на журналистском факультете МГУ, разрывалась между желанием стать главным предметом обожания любителей (и любительниц) вечернего чтения за чашечкой чая занимательных историй из столичной жизни и черной завистью к «Московскому комсомольцу». Короче, хотелось заработать денег и не слишком ухудшить карму.

Шесть месяцев назад Матвей со свойственным журналистской молодости максимализмом предложил найти дутый авторитет и ниспровергнуть его. Придя в книжный магазин, он отобрал полку, заставленную книгами по Новой Хронологии, и купил почти все. Потом было несколько суток исторического кошмара: родители приучили его любить прошлое, особенно прошлое России, и относиться к нему бережно. Выяснив, что, согласно «Новой хронологии», историю человеческой цивилизации нужно урезать в несколько раз и обрядить в русские одежды, Матвей был готов к бою.

Сильная черта «новохронологов» – отлавливание противоречий в исторических источниках. Грубо говоря, с точки зрения современных ученых противоречия эти подобны разноголосице в футбольных репортажах. Прочитайте, например, репортаж о матче нашей сборной в «Спорт-экспрессе» и сравните его со статьей в «Советском спорте». Обе газеты московские, обе пристрастные и обе изображают одно и то же событие по-своему. Но то, что естественно для современной печатной продукции, при сопоставлении древних манускриптов кажется загадочным и подозрительным.