Солженицын на мифотворческом фоне - [8]

Но Эхо не промах. Он проникает в санаторий и вовремя спасает Кубячева. В тот момент, когда рьяный фашист лже-Кубячев готовится выступить на огромном митинге, с которого должно начаться неонацистское восстание, на сцену выходит мягкий, либеральный и демократичный добрый старый Кубячев. Взяв в свои руки микрофон, он уверяет собравшихся:

"Этот предатель представил меня вам всеведущим мессией, явившимся с извлеченным из ножен мечом, которым он будет вечно поражать то, что считает всемирным злом. Это не я, и роль это не моя… Я не верю, что военная сила — это достойный ответ на наши политические проблемы".

 И он обещает вскоре представить свое истинное мнение о мире и взаимопонимании между народами, что вовсе не будет на руку воинствующим ястребам на Востоке и Западе. В это время Эхо (наверное, в сопровождении знойной Тани) направляется на полностью заслуженный им отдых на частном острове возле Таити, где, как он говорит своему боссу:

"Можно гулять по пляжу и дышать свежим воздухом, сняв с себя всю одежду".

К концу 70-х, в особенности после своей Гарвардской речи, Солженицын испытал разочарование в общественной реакции на его публичные выступления и устал от того, что представлялось ему карикатурой и передергиванием его взглядов. Он отошел от общественной жизни и продолжал в вермонтском уединении работать над огромным историческим эпосом о России, который для большинства читателей на Западе представлял мало интереса и не мог быть прочитан российским читателем, которому он предназначался. Имя Солженицына по-прежнему вызывало резонанс на Западе, но на его прежнюю репутацию наложился еще целый ряд клише: угрюмый Иеремия, теократический Аятолла, мистический националист, неблагодарный человек, критикующий западную прессу, защищавшую его, и демократические институты, которые предоставили ему политическое убежище.

Единственный западный роман периода начала 80-х, который мне удалось найти, где фигурирует обобщенный образ Солженицына, написан Доналдом Джеймсом —

"Падение Российской империи"[30]. Созданный задолго до распада СССР, роман представляет собственную версию этих событий. Застой экономики играет свою роль, при этом первый президент-женщина, прагматичная реформаторша, противостоит руководителю КГБ (по имени Куба!), который по ходу развития романа становится по манерам и даже внешне похожим на Сталина. Однако тлеющие угли междоусобной борьбы все же раздуваются разошедшимися националистами. Подъем одной из самых неприятных разновидностей российского национализма, движения родинистов, провоцирует бунт многих народов СССР: "Они верили в Россию. Не в Советский Союз и не в империю, доставшуюся нам от царей, а в российских крестьян и способность страдать бесконечно Они никогда не носили джинсов или маек. Увидеть их можно было только в валенках и штанах из грубой мешковины, в просторных подпоясанных рубахах-размахайках. Мальчики и девочки я думаю, что мне даже не надо говорить вам о том, что родинисты все до одного были яростными антисемитами"… Вскоре они решат, что снова настало время "защищать душу России (по старой русской традиции) при помощи бомбы".

В единстве с этим аскетическим, ненавидящим иностранцев движением существует писатель, бывший заключенный Валентин Кулецын. Он написал гениальное сенсационное произведение "Хранить вечно", которое хотя и не может быть опубликовано, но тем не менее поднято на щит грубоватым алкоголиком от сохи и нынешним редактором всероссийского журнала Игорем Буканским. Работы Кулецына становятся прославленными произведениями за рубежом, что спасает его от официальных репрессий, и т. д.

Здесь отношения Солженицына с Твардовским выведены довольно поверхностно. Кулецын появляется часто, но его появления незначительны и представлены крайне нелицеприятно. Он угрюм, навязчив и переполнен ощущением собственной важности. Когда Буканский, уже не изображая Твардовского, по ходу романа должен выполнить героическую функцию и победить зловещего Кубу, Кулецын отказывается выступить в защиту своего благодетеля, не желая запятнать своих высоких идеалов и простой крестьянской жизни в селе Барское вмешательством в политику, которую он презирает. В конечном итоге Буканский в отчаянной попытке спасти жизнь своей любовницы и маленького ребенка, тайно пересылает последнюю просьбу к Кулецыну из тюремной психушки, где его держат. "Ответа из Барского он так и не дождался" — сообщается читателю. Чтобы не предавать друзей и любимых, Буканский кончает жизнь самоубийством, выбросившись из окна.

В "Падении Российской империи" воспроизведен портрет, основанный на ряде клише, появившихся в момент разочарованной реакции на Солженицына, с тем чтобы создать характер значительного, но тем не менее второстепенного героя. Образ националиста-отшельника, черствого и политически опасного, конечно же, существовал в те годы в ряде оценок Солженицына, и данный пример, несомненно, отражает спад интереса и уважения к Солженицыну в некоторых кругах на Западе. Однако воображению романистов и комментаторов в 70-е и 80-е годы больше импонировали другие, более устойчивые мифы. Метафорической мишенью стал дом семьи Солженицыных на окраине городка Кавендиш в штате Вермонт. Попытки Солженицына броситься в политику критиковались, однако отчужденность от жизни в эмиграции и упорное отстаивание своего статуса как временного изгнанника только углубили обиду. Его уединенное существование, в котором писателя поддерживали жители Кавендиша, отказывавшиеся указывать путь к его дому, быстро покорило воображение журналистов, и родился миф о "Крепости Кавендиш".