Соловушка НКВД - [301]

— Случайно. Считаю за честь видеть представителя древнейшего графского рода, чьи предки с мечом отстаивали свободу матушки-России. Не получив ответа на вопрос, старик повторил его: ― Как проведали обо мне? ― Из документов местного НКВД. ― Насколько осведомлен, здание чекистов на Республиканской, а также архив погибли в августовской бомбежке.

— Нашли в развалинах донос на ярого борца с советской властью Шереметьева Юрия Ивановича поступил в органы в середине минувшего лета, когда чекистам стало не до скрывающегося два десятка лет белогвардейца. Буквально вчера. Из глубокого уважения к вашему возрасту, званию, заслугам посчитал невозможным вызвать в управу и пришел сам. Имеется вполне деловое предложение, которое, без сомнения, заинтересует. Примите его и смените эту не приспособленную для проживания землянку на благоустроенное жилье, станете получать продуктовый паек, денежное довольствие.

Шереметьев перебил:

— Что потребуете взамен? Не поверю, что вы альтруист, бескорыстно делающий добро. Желаете задобрить, точнее, купить?

Дьяков изобразил на лице обиду.

— Ни в коей мере! Верю, что имею дело со здравомыслящим, умеющим трезво смотреть на события. Представляю счастливую возможность вернуться в строй, к активной деятельности, продолжить прерванную борьбу с ненавистным советским строем. Нам крайне обходимы такие, как вы, прошедшие в Гражданскую огни, воды и медные трубы, хлебнувшие лиха, опытные, с громадной практикой военные специалисты.

— Зовете воевать на стороне вероломно напавших, сжигающих на своем пути города и села, безжалостно убивающих детей и женщин, отправляющих в гетто и печи инородцев, превративших Сталинград в сплошные руины?

Шереметьев выстреливал обвинения, словно пули, отчего Дьяков невольно отшатнулся.

— Те, кому прислуживаете, попрали все мыслимые законы, ведут себя, как дикари! Если бы мог сбросить с плеч груз прожитых годов, вернуть утраченные здоровье, силу, непременно вступил в священную борьбу с оккупантами!

Направляясь на поиски и встречу с бывшим полковником, Дьяков не исключал, что может получить отказ в сотрудничестве, ссылку на немалый возраст, старческие хвори, но услышал совершенно иное, чего не ожидал.

— Коль упомянули мой род, — продолжал Шереметьев, ― должны знать, что никто из моего рода не предавал Отчизну, не шел в услужение к иноземцам, не стал наемником, не воевал против собственного народа. Чтобы отстоять свободу, независимость, цельность родного государства, Шереметьевы не ведая страха участвовали на полях брани в смертельных схватках. Предки гибли, но ни один не стал всеми презираемым предателем. Вы позабыли, что кто с мечом приходил в Россию, тот от меча и погибал. Так было в прошлые века, так повторится ныне!

Дьяков с горечью понял, что напрасно покинул теплый кабинет, мерз под осатанелым ветром, увязал в сугробах, подвергал себя опасности получить воспаление легких, попасть в госпиталь, дать, как говорится, дуба, не стоило надеяться заиметь помощника, консультанта, советчика.

«Крепкий орешек, об него запросто сломаю зубы, а с ним и шею. Зная его прошлое, не подумал бы, что он патриот. Его опасно иметь рядом с собой, тем более у себя за спиной — запросто всадит нож под лопатку. От него следует держаться подальше, еще лучше как можно быстрее избавиться».

Приказал:

— Одевайтесь.

— Я, как видите, одет, — ответил Шереметьев.

— Утеплитесь — при морозе в сорок с лишним градусов от переохлаждения проститесь с жизнью.

— С жизнью мне рановато прощаться, многое не успел сделать, в том числе не задавил, как гниду, смердящего немецкого холуя, фашистского прихвостня!

Дьяков не успел открыть рот, чтоб отдать приказание начальнику охраны управы заломить старику руки, связать, как Шереметьев выхватил гранату. Бургомистр инстинктивно присел, перевернул стол, накрылся им. От грохота взрыва заложило уши. Когда слух вернулся, поднялся из-под спасшего, принявшего на себя осколки стола. Под низким потолком стелился, таял дым, поэтому не сразу разглядел лежащего на земляном полу скрюченного начальника охраны.

«Повезло погибнуть не мучаясь. А где старик? Шустрый для своих лет, за считаные секунды до взрыва покинул землянку ― ищи теперь ветра в поле. Будет плохо, если в управе узнают, что бургомистр упустил врага, забыл о бдительности, которую сам не уставая требует соблюдать».

35

Встреча 1943 года отличалась от прежних новогодних праздников.

31 декабря в управе появился моложавый майор из санитарного отдела комендатуры, ошарашил известием, что имеет приказ Линника провести инспекцию лазарета.

— Есть сведение, что в ревире оказывают медицинскую помощь гражданским лицам, понятно, не безвозмездно.

«Повезло, что обвинение проверит не сотрудник СС или СА, те дотошные, глубоко копают, их не обмануть», — порадовался Дьяков и стал убеждать офицера, что в госпитале проходят излечение от ран, обморожений исключительно военнослужащие.

— Проверим, ― сказал как отрезал майор.

В расположенный близ кладбища госпиталь Дьяков прежде ни разу не заглядывал, считал, что медицина не входит в его компетенцию, подумал, что если на больничной койке найдется хотя бы один русский, бургомистру не поздоровится. Чтобы расположить к себе инспектора, задобрить, угостил чаем, галетами, бутербродами с маргарином. Оставил майора лакомиться и ушел отдавать распоряжение немедленно вышвырнуть на улицу любое щедро заплатившее за лечение гражданское лицо. Вернулся к чаевничающему, в беседе стал тянуть время. Когда доложили, что приказ выполнен, повел инспектора по пахнущим гноем, пóтом палатам. Майор читал на койках таблички с фамилиями, званиями, диагнозами, не прореагировал на жалобы о плохо заклеенных оконных рамах, однообразную пищу, никому из раненых не пожелал скорейшего выздоровления, возвращения в строй. Посчитал свою миссию выполненной, вернулся в комендатуру.