Соловушка НКВД - [300]

33

Это было не просто нарушение дисциплины, а более серьезная провинность. При свете карбидной лампы (электричество экономили) Дьяков вчитался в отобранную у полицейского листовку с готическим шрифтом.

Мертвые говорят живым. Где бы ни были, в доте или блиндаже, на отдыхе или на посту, днем или ночью, мы, ТЕНИ СТАЛИНГРАДА, следуем за вами по пятам. Нас было 240 тысяч таких же солдат, как и вы. Теперь мы в могиле, но и здесь не нашли себе покоя. Бессмысленна наша смерть. Придайте же ей последний смысл ― выслушайте предостережение.

Мы не верили, когда внутренний голос нашептывал: «Один Гитлер виноват в злосчастной войне. Это он хотел ее и нашей смерти!» Неверие стоило нам жизни. Но Сталинград разоблачил Гитлера как врага Германии, его стратегия привела нас в могилу. Внутренний голос твердит вам: «Освобождайтесь от Гитлера, и война кончится». Верьте этому голосу, так вам говорят тени Сталинграда.

«Сочинили, отпечатали за линией фронта, ― понял бургомистр. ― Пропагандистская стряпня немецких антифашистов в Советском политуправлении, занимающемся контрпропагандой, разложением наших войск, подталкиванием их к сдаче в плен».

Не глядя на дрожащего как банный лист полицейского, спросил:

— Как эта пакость попала к тебе?

— Подобрал, ― еле слышно произнес виновный.

— Где?

— На улице, валялось в снегу…

— Умеешь читать по-немецки?

— Никак нет.

— Зачем тогда поднял?

— Чтоб в нужнике подтереться.

«Не врет, ― понял Дьяков. ― Малограмотное быдло, вряд ли осилил начальную школу, для него немецкий равносилен китайскому. Не дам хода находке, чтобы начальство не обвинило в недогляде за подчиненными, незапрещении им брать листовки врагов».

Сброшенная с советского У-2 прокламация была не первой, попавшей к Дьякову. В прежней со стихами Иоганеса Бехера бывшие депутаты рейхстага, социалисты Отто Гротеволь, Вильгельм Пик призывали земляков прекратить сопротивление, от имени советского командования гарантировали каждому сложившему оружие сохранение жизни, оказание медицинской помощи, питание.

Гитлер разжег пожар войны, с циничной откровенностью объявил захват и насилие над другими странами свой целью. В результате миллионы немецких солдат истекают кровью. Фюрер призывает к беспримерным злодеяниям в оккупированных странах, кровавому террору по отношению к собственному народу.

Вы не должны молчать, чтобы не стать соучастниками предательства заветов Христа и святой церкви. От вас зависит, чтобы одновременно с приговором человечества Гитлеру не был вынесен приговор нашему народу.

Свергнув Гитлера, проложите путь в новое будущее!

На глазах совершившего непозволительное разорвал листовку, клочки сжег в пепельнице.

— Понял, как надо поступать с вражеской гадостью? Чтобы от нее даже пепла не осталось. И проследи, чтобы другие не смели брать в руки.

Оставшись в одиночестве, подумал, что листовка сочинена довольно умно — бьет, как говорится, не в бровь, а в глаз.

«Советские агитаторы приняли на вооружение немецкие методы разложения противника — сбрасывание листовок с призывами сдаваться, последовать примеру старшего сына Сталина лейтенанта Якова Джугашвили и племянника Молотова. Имперское радио чуть не круглые сутки рассказывало по-русски о несущей Германией закабаленным народам России свободе, о разврате, мздоимстве, беспробудном пьянстве членов ЦК, Политбюро, генералитета, но когда Москва стала глушить передачи, а у всех граждан изъяли приемники, прекратило вещание».

Дьяков погрыз сухарь, запил его кипятком и не мог не вспомнить о припрятанных продуктах, в том числе плитках шоколада, кубиках бульона, телячьей тушенки, сахаре-рафинаде.

«Жаль, нельзя полакомиться — сотрудники могут увидеть, что жру, и доложат начальству о моем запасе провианта, который исключает ловлю одичавших кошек, собак и даже каннибализм».

34

Двое довольно долго бродили в развалинах, проваливались в сугробы. Первым выдохся начальник охраны управы.

— Тут сам Бог ноги сломит. Даже если бы знали адрес, не найти табличек с названием улиц, номерами домов. Будем искать до скончания века, пока не замерзнем, не потонем в снегу.

— Прекрати ныть! ― приказал Дьяков, но сопровождающий не унимался. — Битый час бродим, а не встретили ни одной живой души.

Солнце тускло светило за пеленой низко опустившихся над развалинами облаков. Ветер гнал поземку, залеплял лица. Дьяков уже подумывал несолоно хлебавши вернуться в управу, как запахло дымом, и он увидел торчащую из сугроба трубу. Чтобы попасть в землянку, пришлось откапывать занесенную снегом дверь.

— Кого черт принес? — спросил греющийся возле печурки старик в драном овчинном тулупе.

— Простите за вторжение, нарушение вашего уединения, ― не дожидаясь приглашения, Дьяков присел на снарядный ящик. — Чего надо?

— Познакомиться с бывшим подполковником царской, затем Добровольческой и Кавказской армиями. Если гора не удосужилась прийти к Магомету, сам Магомед вынужден явиться к горе. Старик хмуро оглядел Дьякова с ног до головы.

— Это я гора, а вы Магомет, точнее, Мухаммед, пророк, основатель ислама? Много на себя берете. Какого лешего явились?

— Поговорить с господином Шереметьевым, кавалером офицерского Георгиевского креста, непримиримым борцом за освобождение Отчизны от поправшей ее большевистской своры, ряд лет вынужденным скрывать свое боевое прошлое, звание, жить с чужими документами, под чужим именем. Старик резко перебил: — Как узнали настоящую фамилию?