Соловушка НКВД - [288]

Сидят, как сурки, в подвале, наружу даже носа не высовывают.

Знают, что ваши полицейские их мигом заграбастуют за то, что смели стрелять в освободителей от большевистской каторги. Пусть теперь ответят за службу в бесовской армии, которая замелькала пятками. Для них жаль тратить пули — они пригодятся в боях при взятии Москвы, для них сойдет на шею пеньковая намыленная веревка…

Подписи не было. В расклеенных по городу извещениях было сказано, что за помощь оккупационной власти выплачивается вознаграждение, выдаются дефицитные продукты. Видимо, аноним не расписался по привычке, как делал прежде, когда отправлял в партийные, советские, правоохранительные, чекистские органы доносы на соседей, сослуживцев. Дьяков приказал свободным от патрулирования полицейским прекратить резаться в карты, следовать за ним.

По указанному адресу отыскал строение, в крыше которого зиял пролом от прямого попадания бомбы.

— Ни единой живой души. Все жильцы погибли или эвакуировались, — предположил старший в патруле, но Дьяков не поверил. Заприметил вход в подвал, но лишь сделал несколько шагов к уходящей вниз шаткой лесенке, как выстрелы заставили распластаться на земле, стреляли, к счастью, не прицельно, иначе городская полиция лишилась своего начальника.

— Выходи! Бросай оружие! — крикнул самый горластый полицейский, в ответ из подвала вылезли две смертельно напуганные женщины.

— Они не послушаются!

— Не выйдут, своими ушами слышала, как порешили в плен не идти, лучше смертышку принять.

— Сколько их? — перебил Дьяков.

— Трое солдатиков и с ними ихний командир, — поспешила ответить женщина, другая добавила:

— Сильно изранены, кто в ноги, кто в грудь и голову.

— Отчего не проинформировали полицию, кто у вас прячется?

Женщины виновато потупились.

— Который уж день боимся высунуть на улицу нос.

— Не взыщите, поимейте сострадание.

У Дьякова не было времени выслушивать оправдания, и он повторил приказ выходить, обещал сохранить жизни.

Из подвала раздался глухой голос:

— Русские фашистам не сдаются!

— Мы тоже русские, — успокоил Дьяков, в ответ услышал:

— Холуй ты, немецкий прихвостень, утерял право считаться русским!

Дьяков обещал оказать раненым необходимую медицинскую помощь и был перебит:

— Лучше погибнуть, нежели пойти в плен!

«Имею дело с фанатиками, — понял начальник полиции. — Брать измором, ожидать, когда в подвале кончится еда, вода, выйдут с поднятыми руками? Сколько придется ждать — сутки, двое? Жаль, не придется отличиться перед начальством и сдать живыми лично мной захваченных».

Обернулся к утопившим лицо в землю полицейским.

— У кого есть граната?

— Я завсегда при себе держу, — старший в патруле отдал противопехотную «лимонку», Дьяков бросил ее в подвал. После взрыва некоторое время продолжал лежать и встал, лишь когда из подвала не раздавался даже стон.

22

С сознанием выполненного долга, радуясь, что в управлении всем стало известно, как начальник проявил находчивость, смелость, Дьяков оседлал в кабинете стул и принялся сочинять рапорт Линнику об уничтожении проникшего в город подразделения противника. Приказал доставить написанное в комендатуру и вспомнил о женщинах, посмевших прятать у себя красноармейцев.

Первой вызвал на допрос молодую. В ожидании просмотрел поступившие из Берлина номера газеты «Доброволец», которую редактировал ставший начальником организационно-пропагандистского отдела «Русской национальной армии» (РНА) Жиленков. На первой странице рядом с портретом атамана Краснова крупным шрифтом были напечатаны главные цели, задачи КОНРа:

а) свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистского ига, возвращение порабощенным отнятых у них гражданских прав;

б) заключение почетного договора о содружестве с Германией;

в) создание в стране новой свободной государственности без большевик-эксплуататоров.

Автор «Манифеста» щедро обещал соотечественникам (называл их братьями, сестрами, используя обращение Сталина в его выступлении по радио 3 июля 1941 года) ликвидировать принудительный труд, создать каждому материальное благополучие, обеспечить культурный уровень жизни, безвозмездную передачу земли в частную собственность, уничтожение прежних долговых обязательств, ликвидацию колхозов и совхозов, предоставление творческой интеллигенции возможность свободно творить, бесплатное образование, медицинскую помощь, свободу религии, совести, собраний, печати, освобождение из заключения политических узников.

Дьяков отложил газету.

«Словесная трескотня. Легко наобещать с три короба, куда сложнее выполнить обещанное».

Размышления прервал дежурный:

— Привел.

— Введи, — приказал Дьяков.

Доставленная была настолько напугана, что не могла переступить порог, ноги точно приросли к полу, пришлось дежурному подтолкнуть. Дьяков не спешил начинать допрос, разглядывал молодую женщину с крутыми бедрами, высокой грудью, косой под платком, здоровым румянцем на щеках, игривой ямочкой, чуть прикрывающей колени ситцевой юбке на стройных ногах.

«Кровь с молоком. На лице ни капли косметики. Брови словно две сложившие крылья ласточки. Дрожит как банный лист. Не знает, куда деть привычные к работе руки. Из глубинки, как говорится, от сохи».