Солнышкин плывёт в Антарктиду - [19]
— Но где же картины? — спросил осторожно Моряков.
— Перед вами! — воскликнул человечек. — Прекрасные натюрморты. Вот бананы! — И он показал на холст, стоявший слева. — А вот фрукты! — И он показал направо.
Робинзон весело хмыкнул. А Моряков прошёлся так, что вокруг салона на пальмах закачалась листва.
— Какие сочные, какие волнующие краски! — восхитился человечек.
— Это краски?! — остановился Моряков. — Да это же незрелая мазня…
— Но ведь это бананы, — лукаво усмехнулся хозяин. — Они созреют, пока вы донесёте их до вашего судна!
— Неужели созреют? — тоже с усмешкой спросил Моряков, ещё раз посмотрев на холсты.
— Конечно! — шустро подмигнул капитану хозяин и взмахнул руками. От рукавов с треском посыпались искры, а бабочка на воротнике, кажется, затрепетала крылышками. — Разве вы не видите, что они хорошеют на глазах?! — И человечек во весь рот улыбнулся капитану.
— В таком случае, — сказал Моряков, и в глазах его вспыхнули весёлые светлячки, — я покупаю эти картины.
В толпе зашептались, а человечек по-деловому присвистнул и бросился заворачивать картины.
— Но, — остановил его Моряков, — я не вижу подписи художника.
— Момент! — воскликнул хозяин. — Он обедает в десяти минутах отсюда.
— Я согласен! — сказал Моряков. И хозяин побежал туда, где за мостом чадили дымки многочисленных кухонь.
Робинзон смотрел на своего воспитанника с явным неодобрением:
— Вы что же, собираетесь потворствовать этому шарлатанству?
— Мирон Иваныч! Мирон Иваныч…— всплеснул руками Моряков. Потом что-то шепнул Робинзону, дал несколько долларов, и старик, улыбаясь, вышел из салона.
Присутствующие зашевелились.
Моряков взял кисть и краски, шагнул к мольберту и на глазах у оторопевших зевак закрасил левый холст рыжей краской, а внизу нарисовал жёлтый-жёлтый банан. К нему тотчас стала подкрадываться вертевшаяся у ног обезьянка.
В это время за спиной Морякова появился Робинзон с огромным кульком в руках.
Моряков кивнул ему и принялся за вторую картину. Нет, он не чувствовал себя великим художником, но постоять за честное искусство считал своим долгом!
Он нарисовал ветку, потом жёлтой краской наложил такой мазок, что толпа ахнула: на холсте появился ещё один банан, живой, полный солнца! Казалось, художник окунул кисть не в краски, а в солнечный луч.
Толпа увеличивалась. Перед зрителями на холст так и сыпались алые гранаты и солнечные апельсины, яблоки и грейпфруты. Наконец капитан провёл кистью большой длинный штрих, и все увидели, как в глубине картины тяжело закачалась банановая гроздь…
Моряков посмотрел на часы, подмигнул Робинзону и положил кисть и краски на место.
И тут, расталкивая толпу, к Морякову пробился хозяин салона, за которым бежал создатель великих полотен.
— Вот и подпись! — сказал хозяин и показал на художника. И вдруг взвыл: — Где картины? Где бананы?
— Увы! — грустно сказал Моряков. — Они так быстро созрели, что нам пришлось их собрать. Вот, — сказал Моряков, а Робинзон под хохот толпы преподнёс художнику свёрток с бананами. — Один ещё остался, — заметил Моряков, показывая на картину. — Но и он, как видите, вот-вот дозреет.
Хозяин посмотрел на Морякова, на кулёк, на жёлтый банан в углу пустого холста и тихо прислонился к двери.
— А этот натюрморт действительно несколько похорошел, — сказал Моряков, показывая на второй холст, — и я его покупаю.
— Но я его не продаю! — крикнул художник, удивлённый собственным талантом. Он протянул руку, чтобы схватить картину.
В этот момент толпа шарахнулась и взревела: сквозь неё ломился громадный слон, на котором сидели Пионерчиков, Перчиков и Челкашкин, и протягивал к картине длинный хобот. Издалека слон увидел на картине свои любимые фрукты.
Моряков взмахнул рукой, а Робинзон, подумав, подхватил картину, и они побежали по направлению к порту. Слон, помахивая хвостиком, затрусил за Робинзоном.
На улице снова поднялся шум. Пять английских матросов и греческий адмирал с криком нырнули с моста в воду.
Салон опустел. В углу сидел схватившийся за голову хозяин, а у картины вертелась маленькая обезьянка и всё пыталась сорвать с неё прекрасный спелый банан.
ЧУДЕСА ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Большой торговый день Жюлькипура подходил к концу, и взволнованные событиями жюлькипурцы бросились к телевизорам.
С экрана раздавались крики ужаса. Выловленный репортёрами греческий адмирал рассказывал, как он едва не утонул. Принц, вздрагивая, кричал о бешенстве своего лучшего слона.
А в это самое время в лазарете парохода «Даёшь!» метался артельщик. Необычный шум торгового города всё больше будоражил его.
— Тысяча рубинов! Тысяча топазов! Тысяча алмазов!
Артельщик с размаху бросался спиной на дверь, но дверь не поддавалась.
— Чтоб вас акулы сожрали! — выл Стёпка. Он был готов разметать всё вокруг. — Я вам покажу голодовку! — И артельщик со злостью начал глотать лекарства, которыми была набита аптечка Челкашкина.
Сперва он проглотил успокоительные пилюли, и нервы его начали успокаиваться. Но потом он добрался до возбуждающих, и ярость хлынула ему в виски. Ноги сами стали подбрасывать артельщика кверху, головой в потолок.
— Вот вам! Вот вам! — повторял артельщик. «Бом-бам! Бом-бам!…» — отвечала верхняя палуба.
