Солнечный свет - [11]

— Почему вы так думаете?

— Чтобы избежать шума, они решили уехать во Францию.

— А шум был?

— Думаю, да. Уверена. Когда они жили во Франции, дядя Джарвис приехал их навестить и сказал, что папа должен оставаться за границей из-за скандала, вызванного его поведением. Была и еще одна причина… — Хиона беспомощно развела руками. — Но какая — я не знаю. Папа никогда не рассказывал мне о ней. Мама говорила, что именно тогда дядя Джарвис стал присылать много денег, заставлял их менять имена и переезжать из страны в страну.

— А что случилось с деньгами?

— Дядя Джарвис заявил, что я — незаконнорожденная и ему стыдно, противно, что я живу на свете. Он сказал, что я не имею права на папины деньги и они его по закону.

— Я уверен, это не так. Рождены вы в законном браке или нет, если деньги вам завещаны, они ваши.

— А как мне это доказать? Дядя Джарвис привез меня в Англию, поселил здесь, в Стэмфорд-Тауэрсе. Он держит меня, как в тюрьме. Я никого не вижу, никуда не выхожу, а если осмелюсь привлечь чье-то внимание, он изобьет меня до смерти.

— А за что он сегодня избил вас?

— Не сегодня, вчера. Перед вашим приездом. Я пошла посмотреть, как накрыты столы в столовой. Я никогда не видела столько золотых блюд сразу, таких роскошных гирлянд из тепличных орхидей. А дядя Джарвис меня увидел…

— И избил?

— Я думаю, он рад любому случаю, чтобы пройтись плетьми по моей спине. Он приказал слугам плохо меня кормить, чтобы я ослабла и умерла и он бы от меня избавился…

Когда герцог попытался сказать, что не может поверить в звериную жестокость сэра Джарвиса, Хиона, уставшая от переживаний, уткнулась в свои колени, закрыв лицо руками. При этом платье ее на спине раскрылось, и герцог увидел на белой коже перекрестные рубцы: фиолетовые начинали заживать, другие — с запекшейся кровью — были совсем свежими…

Он не верил своим глазам и чувствовал, как в нем разгорается гаев. Такой же гнев охватывал его во время войны в Португалии при виде раздетых и покалеченных солдат. Он был готов тогда убить всех, творивших подобную жестокость.

Герцог понял: интуиция, заставившая его настороженно отнестись к сэру Джарвису, не подвела. Надо было немедленно спасать Хиону, на спине которой герцог увидел не только рубцы, но и ее худобу, выпирающий позвоночник. Девушка явно голодала.

Теперь было очень важно убедить Хиону довериться ему, убедить в том, что он ее спасет от зверя, пытающегося загубить молодую жизнь.

— Послушайте меня, Хиона….

Подчиняясь, как ребенок, она подняла к нему лицо, и он увидел, что девушка уже сумела успокоиться.

Он снова взял ее за руку:

— Я хочу, чтобы вы мне доверяли. Обещаю, даю слово чести, я вас спасу, я докажу, что ваши родители состояли в браке… И вы станете счастливой.

Хиона смотрела на герцога неверящими глазами. Когда же в них отразился луч заходящего солнца, они зажглись, как первые звезды, только что появившиеся над головой.

— Я поняла это, едва только увидела вас, — проговорила она тихо. — Ну, что каким-то образом, я не понимаю каким, вы посланы спасти меня…

Герцог, продолжая держать ее за руки, сказал:

— Сейчас я возвращаюсь в дом. Я подумаю, что мы можем сделать. Мы должны встретиться здесь завтра вечером.

— Но завтра вечером бал…

— Вот и хорошо. Нам будет легче исчезнуть, не вызвав ни у кого подозрений.

— Но у них могут возникнуть подозрения, если вы надолго исчезнете. В конце концов вы самый важный гость.

— Я думаю, самый важный — это мой подопечный, виконт Люсьен Фроум. Полагаю, вы знаете причину нашего визита?

— Клэрибел собирается выйти за него замуж?

— Если я разрешу.

— Судя по слухам в доме, все уже решено.

— Напротив. Я совершенно ясно дал понять, что думаю над тем, стоит пи моему подопечному делать предложение мисс Стэмфорд. И сейчас совершенно твердо могу заявить: нет ни малейшего шанса на мой положительный ответ.

— Очень мудро. Она не принесет ему счастья.

— А откуда вы знаете? И что вы о ней знаете, кроме того, что она дочь вашего дяди?

— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос.

— Не буду настаивать, — сказал герцог, — сейчас моя главная забота — вы.

— Я не собиралась втягивать вас в свои дела. И не надеялась, что увижу вас…

—…кроме как через окно? — с улыбкой перебил герцог. — Но мы встретились, Хиона, и я думаю, это — судьба.

Он почувствовал, как задрожали руки девушки, и спросил:

— Что вас пугает?

— Я просто подумала о ярости дяди Джарвиса, узнай он о моем разговоре с вами. А если бы еще узнал, о чем мы говорили…

— Он не узнает, — прервал ее герцог. — Но мы должны вести себя крайне осторожно. — Он поднялся и, поскольку все еще держал Хиону за руки, поднял и ее.

— Я возвращаюсь. Надеюсь, вы сумеете вернуться незамеченной и никто в доме не заподозрит о нашей встрече?

— Да, сумею. Слуги не любят ходить по темному лесу, им страшно. Меня же никто не хватится.

— А вы ужинали?

Она рассмеялась:

— Нет, но я найду что-нибудь у себя в комнате. Мне не велено выходить на кухню при гостях — их слуги и горничные могут меня увидеть.

— Вы такая худенькая, — заметил герцог, взволнованный мыслью о том, что девушка голодает.

Хиона пожала плечами:

— Я была избалована изысканной кухней при родителях. Мама считала, что кулинария — это искусство, и теперь мне трудно питаться объедками со стола слуг, но больше мне не на что рассчитывать.