Солнечный день - [68]

После еды Гришу клонило в сон, но он запрещал себе спать: думал о том, что его накормили, значит, в этом мире, который вдруг стал для него болезненно искаженным и неправдоподобно изменившимся, есть кто-то, кто знает о нем и по-доброму к нему относится. Ему захотелось помечтать, как когда-то в детстве перед сном в их маленькой квартирке на Усачевке. Как мечтал, когда с ним случалось что-то прекрасное и неожиданное. В то далекое время он говорил себе: «Не буду спать. Еще немножечко подумаю об этом…»

Заснуть мешали и пульсирующая боль в раненой ладони, и жжение в груди. Но Гриша надеялся, что старик накормит его и позволит отлежаться в сарае, пока он не начнет вставать. Вполне возможно, что этот человек совсем не такой, каким кажется. А может, он и с партизанами связан?

Гриша знал, что находится где-то высоко в горах. Это он все-таки успел заметить, когда его вел сюда тот оборванный улыбчивый парнишка, за которого он, как за последнюю надежду, в минуту отчаяния ухватился на железнодорожной станции. Помогали же им в Словакии самые разные люди, совсем не похожие на героев!

Да, надо найти связь. Только тогда он сможет продолжать борьбу.

Несмотря на отчаянное положение, в котором он оказался, Гриша всем своим существом надеялся продолжать борьбу. Он, как, наверное, любой советский юноша в ту пору, был непоколебимо убежден, что великая битва русского народа не может обойтись без его участия. А его нынешняя беспомощность равносильна дезертирству.

До того часа, когда безумный ефрейтор напал на Советский Союз, Гриша воспринимал слова «родина» и «народ» не без усмешки, полагая, что это уместно в миросозерцании юного интеллектуала. Но, как только опасность стала реальной, когда в его страну вторглись обуянные идеей мирового господства полчища «сверхчеловеков», усмешек как не бывало. Неодолимая любовь к Родине заняла все помыслы Гриши. Забыты были мечты о собственном будущем, которым он так часто предавался, забыты влюбленности, от которых он столько страдал. Осталось лишь чувство кровного родства со своей страной, с народом, из которого он вышел.

Обо всем этом Гриша, разумеется, никогда не говорил. Никакие слова не казались ему достойными выразить патриотическое чувство, да и не нужно это было ему. Он хотел быть солдатом, как Митя Сибиряк и многие другие, которых он узнал с тех пор, как мама и тетя Дуняша проводили его на московский вокзал.

Митя Сибиряк был отличный солдат и хороший человек. Но сейчас Гриша считал, что при налете на полицейский участок они совершили ошибки, которые им обоим слишком дорого обошлись: погиб Митя, а сам он попал в такое отчаянное положение.

А налет этот организовал Дмитрий, и все из-за своего неуемного желания раздобыть оружие…

После разгрома отряда, отступавшего из-под заснеженных вершин словацких гор на моравскую сторону, они с Митей остались одни. Сначала уходили с небольшой группой, но какой-то перепуганный деревенский житель выдал ее немцам — а те немедленно бросили против партизан сотню карателей. Каратели напали на группу, укрывшуюся в старой пастушьей хижине, стоявшей над глубоким обрывом. Партизаны рассчитывали, что здесь им удастся отдохнуть и собраться с силами.

Петр, цыган, парень немного старше Гриши, стоял той ночью в карауле. Вдруг он услышал повизгиванье собак, которых каратели не могли унять, а потом заметил и какие-то тени на склоне под хижиной и тогда открыл предупредительный огонь. Он погиб первым. Эсэсовцы прошили из пулемета место, где он стоял, и первая же очередь скосила Петра.

Митя Сибиряк выскочил из хижины, едва началась стрельба. На бегу он задел Гришу ногой по лицу, чертыхнулся. Гриша бросился следом за ним без оружия — автомат он потерял, когда уходил от преследования, переправляясь через реку, едва затянувшуюся льдом у берегов.

Партизаны, оставшиеся в хижине, начали отстреливаться.

Митя, надежно укрытый, открыл по наступающим немцам яростный огонь. Гриша, как всегда в бою, держался возле него.

Отбиться от немцев не удалось: они окружили хижину и закидали ее ручными гранатами.

Так погибли:

Петр Варади, цыган, по прозвищу Черный Петр, — этот веселый парень очень любил петь.

Войтех Житник, коммунист, бывший поденщик и вязальщик метел из валашской деревни, восстание освободило его из нацистской тюрьмы в Зволене. Он хорошо знал округу и жителей, был в группе проводником.

Йозеф Хлапчик, шахтер из Остравы, мастак на грубоватые шутки, даже в адрес родной матери, а на самом деле нежнейшей души человек.

Юрай Поничан, лесоруб. Весельчак и бабник: ни одна девушка не могла устоять перед ним.

Борис Мартемьянович Маторин, сержант Красной Армии. Раньше был учителем, а перед самой войной — литератором. Говорил мало и только о том, что, когда наступит мирное время, он купит дачу, будет попивать чаек и писать роман о войне.

Когда добрались до обрыва, Митя Сибиряк отшвырнул было в ярости автомат с пустой обоймой, но тут же поднял его и взглядом приказал Грише: «Прыгай!»

Гриша заглянул в озаренную луной, местами заснеженную глубину и пожалел, что у него нет крыльев. Он не прыгнул — скатился по крутому каменистому обрыву, инстинктивно хватаясь за острые камни. Почувствовал резкую боль в распоротой ладони, мелкие камешки хлестали его по лицу. Спуск, точнее, низвержение показалось ему бесконечным. И только низкорослый дубняк приостановил его падение. Он лежал, не зная, жив ли. Опомнился от резкого рывка и пары крепких оплеух, отвешенных ручищей Мити Сибиряка.