Солнечный день - [40]

Пока я ждал собственную квартиру, мы с Элишкой жили у моих родителей. Мой отец — он уже вышел на пенсию — Элишку полюбил сразу. По своему шахтерскому обычаю он каждому давал прозвище и ее окрестил Королевой Элишкой. Отец любил ее нежной отцовской любовью пожилого, умиротворенного человека, видимо вознаграждая себя за двух моих замужних сестер, которые редко наведывались домой. Мой отец всегда был «девчачьим папой».

Возможно, он любил Элишку еще и потому, что в свое время она помогла ему избавиться от хронического горняцкого недуга. По ее доброжелательному, хотя и не терпящему возражений, приказу он стал меньше курить. Маме этого никогда не удавалось добиться.

Вскоре после рождества Королева Элишка сообщила мне, что она в положении. Gravidita, как говорят медики.

Отец воспрянул духом, будто в жилы ему влили свежей крови. Дома будет внучонок! Постоянно, каждый день, а не на время, в гостях! Это было исполнением его тайной мечты. Зимой он не мог заниматься своим садиком вблизи болденской железнодорожной ветки. Телевизор, кроме передачи «В мире» и концертов духового оркестра, его не интересовал. «Шахтерскую балладу», которую отец когда-то купил под впечатлением встречи с писательницей Марией Майеровой, он давно уже знал наизусть, а вообще-то книги его не слишком занимали. Кроме того, у него ослабло зрение. В тесной городской квартире он не находил себе места. Слонялся из угла в угол, мешая маме, толкался у плиты и каждую минуту хватался щепать лучину на растопку.

И вдруг у него появились другие интересы. Он присматривал за Королевой Элишкой, прикидывая, насколько увеличился в объеме ее живот. На шахтерский манер отпускал соленые шуточки, обмерял ее складным шахтерским метром.

Пока Элишка был в роддоме, меня обуревала сильнейшая любовь к ней. Она была здорова и спокойна, но я, вопреки этому, терзался страшными видениями тяжелых родов, непредвиденных осложнений и мертвого плода. Я от корки до корки, включая выходные издательские данные, изучил толстую публикацию «Наш ребенок» и по сей день помню, что в книге 414 страниц, на обложке — рисунок Пабло Пикассо, ответственный редактор — Дана Каливодова. А Элишка-младшая, между прочим, уже без пяти минут барышня.

Успокоительные сентенции доктора пани Климовой-Фюгнеровой меня несколько угомонили. Но, несмотря на это, я все-таки приставал к персоналу больницы, названивая им по телефону отовсюду, откуда только можно: из шахты и даже с электростанции…

Узнав о благополучном разрешении от бремени, я сразу стал домогаться права проведать роженицу. В лихорадочной спешке купил пять кило апельсинов и огромный букет. Но даже Королева Элишка, которая и в акушерском отделении была своя, никакими привилегиями не пользовалась. Сестричка, чопорная не менее, чем когда-то сама Элишка, милостиво приняла кучу апельсинов и цветы, пообещав, что позовет роженицу к стеклу, когда та будет в состоянии подойти. Но не сейчас, а только завтра.

Назавтра вместе с остальными приговоренными я стоял у враждебно матовой стеклянной переборки родильного отделения и ждал Элишку, мать моего ребенка. Я увидал лишь ее силуэт. Она стала вдруг тоненькой, но казалась умиротворенной. Лишь походка у нее изменилась, стала быстрой, нетерпеливой. Элишка подсунула под запертую дверь записочку:

ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Я В ПОРЯДКЕ, ТЫ ТУТ НЕ НАДОЕДАЙ, А ЛУЧШЕ БЕГИ И НАПЕЙСЯ.

ПРИВЕТ

Я выпросил у одного более опытного папаши клочок бумаги и карандаш:

НИКОГДА ЕЩЕ НЕ ЛЮБИЛ ТЕБЯ БОЛЬШЕ, ЧЕМ СЕЙЧАС! ВРАЧИ — СУПОСТАТЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА, ОСОБЕННО АКУШЕРЫ, — прочла Элишка по ту сторону баррикады, и это было правдой. Кроме реплики в адрес врачей. Но я бесился, что меня не пустили. Полагаясь на знакомых, я ждал протекции.

Через несколько дней я привез Королеву Элишку с Элишкой-младшей домой. Королева Элишка была бледна, она вдруг стала такой маленькой, такой хрупкой. С крохой обходилась без опаски, с профессиональной решительностью медички, но цацкалась с материнской нежностью. Я даже почувствовал себя, как говорят шахтеры, отброшенным «на запасный путь».

Как назло, в магазинах не было никаких колясок, кроме голубых. Я с удивлением узнал, что колер коляски должен отвечать не цвету младенца, а его полу. Королева Элишка обстоятельно пояснила, что голубой коляске соответствует мальчик, одетый в голубое. В коляске другого цвета может находиться только девочка, облаченная в розовое.

Элишка-младшая была, вне всякого сомнения, девочкой, но других колясок, кроме голубых, не продавали.

Отец с ехидным шахтерским юмором предложил Королеве Элишке таскать ребеночка привязанным за спиной, как индейская женщина, а чтоб усилить впечатление, курить собственноручно свернутые сигары; это Королеву Элишку неожиданно возмутило. Она довольно легко выносила папин грубый юморок и умела ему соответственным образом подыгрывать. Но к своим материнским обязанностям относилась очень серьезно. Тут кончались все шуточки.

Отец, чтобы исправить дело, так долго бегал по окрестным магазинам, что коляску наконец нашел. «Ландо» великолепного кремового цвета, как он говорил, было ничуть не хуже, чем у принцессы Клам-Мартиника.