Солнечные узоры - [14]

Вспомнилось, как мы, путешествуя по Калининской области, все пытались увидеть живые мельницы. Как много ветряков сохранилось в Кашинском районе. Поистине то была мельничная сторона! Но и там ветряки, конечно, не махали крыльями. А знаете, очень трудно передать то чувство, настигающее, захватывающее вас, когда по полям на всхолмьях то слева, то справа возникают застывшие великаны. Они словно одухотворены. При взгляде на них едва ли останется спокойным сердце даже сухого человека, чей взор не простирается далее дел насущных. О, как мы тогда понимали рыцаря Печального образа, который воистину принял их за великанов и пришпорил Россинанта!

Вспомнилась нам и романтичная картина ветхой водяной мельницы в селе Городок. Давно уже не пробегала вода по выщербленному лотку. Давно уже иссохшееся колесо не вспенивало омуток. Да и омуток обмелел. Лишь лягушки звонко шлепались в бочаг, испугавшись наших шагов.

А где-то недалеко стрекотали моторы тракторов, где-то над нами в обозримом небе пролегал воздушный коридор лайнеров Аэрофлота, где-то конструкторы изобретали еще невиданные по мощности двигатели, а здесь окончило свою жизнь мельничное колесо — один из первых моторов человечества. Так не стоит ли поклониться ему и чуть посидеть в раздумье над омутком у отслужившей век кормилицы?..

Мы шли берегом Дубны, направляясь в село Всретьево. Мы знали, что там сохранился памятник плотницкого искусства, рубленный в 1778 году.

На крутом холме, окруженный торжественным кольцом высоких деревьев, стоял бревенчатый колосс. Что-то было недосказанное в облике церкви. Могучий сруб на высоком подклете и маленькая несоразмерная главка с красивым крестом кузнечной работы.

Подходим ближе и восхищенно останавливаемся перед высоко, в два человеческих роста, подвешенной дверью с крепким косящатым обрамлением, украшенной коваными жиковинами и личиной замка. Все ясно. Здесь была галерея. Но отчего непропорционален верх храма? Не шатер ли венчал его поначалу? Если это так, то перед нами уникальнейший памятник. Представьте себе, вдруг в Подмосковье обнаружена родная сестра дмитровской церкви, что на Верхней Уфтюге!

И вот, подсаживая друг друга, взбираемся по рубленой стене к окнам трапезной — от земли до подоконников почти пять метров (да простит нам наше нетерпение местный сторож). Лес, пошедший на стройку, некрупный, 20–25 сантиметров в поперечнике. Торцы бревен обрублены топором — верная примета древности. Это замечаешь по чуть волнистой поверхности обруба.

Мы карабкаемся по южной стене. Нас выручают расщелины в бревнах. Наконец протискиваемся в косящатое окошко и попадаем внутрь. Здесь нас поджидает новое испытание. Под ногами зияет провал в подклет.

Стены и потолок церкви светлы и чисты, словно их перед нашим приходом обтесали. Балансируя, пробираемся по поперечному брусу до лагм. Здоровый вид древесины и ощутимая прочность конструкции успокаивают. Неужели прошло более двухсот лет! Перед нами будто раскрылся театральный занавес. Мы добрались до порога в храм, и тесаные золотистые стены высоко взметнулись вверх.

Нигде не видно ни единого пятнышка гнили. Все так великолепно пригнано друг к другу, будто здесь проходил показ плотницкого мастерства.

Мы оглядываем стены и не видим следов от штраб потолка. Его здесь не было. Стены, уходя ввысь, повторяют наружный объем четверика храма, прорезанного двумя ярусами окон. Далее угловыми парусами разбиваются на восьмерик, освещенный окнами «третьего» света, и сходятся конусом в сумеречной вышине.

Мы переступаем по сохранившемуся полу храма, усыпанному щепками, стружками. То ли здесь была недавно столярная мастерская, то ли использовали светлое, просторное помещение под какие-то другие нужды, но мы до того остро испытывали присутствие плотничьей артели, что казалось, будто мастера, окончив работу, только что покинули здание, не успев еще вымести щепу. Ведь, срубив избу ли, храм ли, оставляли плотники на конец работы отеску внутренних стен «в угол».

На восточной стене храма сохранились лишь остатки каркасного, со следами позолоты иконостаса, но иконных досок, конечно, не было. На южной и северной стенах четверика видны гнезда от трех тябл — каркасных прогонов иконостаса, из храма также выводила двойная дверь. Подойдя к ней, мы отшатнулись от разверзшейся пустоты под ногами. Эту дверь мы и заметили снаружи.

Заглянули мы и в алтарную часть храма. Стены были такие же. Лишь на северо-восточной грани вместо волокового окна, обычно в древних храмах освещавшего «жертвенник», здесь было устроено большое косящатое окно — новые веяния XVIII века.

И все же, отмечая достоинства памятника деревянного зодчества, мы не могли избавиться от двойственного впечатления. Венцы высокого сруба здания, рубленные не из великих сосен, постепенно кверху переходят в бревна средние, а выше даже мелковатые в сечении, что не соответствует величине церкви.

Конечно, нельзя было забывать, что здание построено во второй половине XVIII столетия. Уже к этому времени стал наблюдаться некоторый упадок в традиционном плотницком мастерстве. Но сдвиги в худшую сторону еще были еле уловимы. Пожалуй, неоднородность леса в срубе этой церкви можно объяснить теми трудностями в заготовке бревен, которые наступали из-за неуемной щедрости Екатерины в раздаче земель и угодий выслужившемуся дворянству. Да и подмосковные боры были не те, что ранее. Начиналось интенсивное освоение земель уходящим со службы «вольным дворянством». Плотничьи артели уже не могли «по пригляду» выбирать материал для своей стройки.