Солнечные дни - [24]

— До свидания, — сказала она с насмешливым поклоном. — Adieu, mon ange, я удаляюсь!

— Ради Бога не уходите! — зашептал Перевертьев с мольбою. — Ради Бога! — он стоял перед нею бледный и жалкий.

— Дайте слово более не браниться и не злиться!

— Не буду; я не буду! — Перевертьев хрустнул пальцами с выражением страдания. — Как я вас ненавижу! — добавил он вдруг со вздохом. — Боже, как я вас ненавижу!

Она снова приблизилась к нему, заглядывая в его глаза как бы с участием, между тем как ее губы насмешливо вздрагивали.

— Бедненький, — проговорила она ласково, — на вас лица нет! Как вы страдаете! Но за что же вы ненавидите меня?

Она тихо коснулась его плеча.

Они снова двинулись аллеей, туда, где скат сада круче обрывался к Студеной.

— За что? — повторял Перевертьев в задумчивости. — Да разве же можно любить деспота, который вошел в твое сердце и отнял у тебя волю!

Несколько минут они двигались молча.

— Бедненький! — прошептала снова Суркова насмешливо. — Вы даже похудели!

— Гадюка! — повторил Перевертьев злобно, с ненавистью оглядывая Суркову.

— Я ухожу, — сказала она резко. — До свидания!

Темные волны фланели мягко шевельнулись вокруг ее гибкого тела.

— Нет, ты не уйдешь! — крикнул Перевертьев. — Или уходите, уходите, уходите! — повторял он с судорогой на губах. — Уходите. Но только знайте! После третьего вашего шага туда, — он кивнул по направлению к балкону, — я стреляю себе в висок. Слышите? — крикнул он ей. — После третьего вашего шага — себе в висок!

Внезапно он вынул из кармана пиджака револьвер.

С минуту Суркова глядела на него во все глаза как бы с любопытством. Две-три сажени разделяли их.

— Ах, вот как! — наконец, проговорила она. — И все-таки я ухожу. До свидания!

Ее лицо засветилось лукавым задором.

— Помните! После третьего шага! — повторил Перевертьев решительно.

Они не спускали друг с друга глаз, как враги, готовые вступить в бой.

— Раз, — сказала Суркова, делая первый шаг назад, в то время как ее лицо было обращено к Перевертьеву.

Перевертьев взвел курок, громко щелкнувший в тишине сада.

— Два, — проговорила Суркова, делая второй шаг. Ее оживленное лицо все еще светилось задором.

Перевертьев приставил дуло револьвера к виску, сбросив плед движением плеча.

— Помните, — прошептал он осипшим голосом, — после третьего шага — в висок!

Суркова не сводила с его лица горячих глаз, на мгновенье точно застыв в неопределенной позе. Выражения самых разнородных ощущений скользили по ее лицу, и порою можно было поверить, что она сделает вот сейчас этот последний шаг. Однако, она его не делала, точно запутавшись в своих колебаниях.

— Бросьте ваш пистолет! — сказала она наконец.

Она двинулась к нему, и выражение задора исчезло с ее лица. Перевертьев отвел дуло револьвера и опустил курок. Он был бледен.

— Что же? Что же-с вы не ушли? — говорил он, с трудом переводя дыхание и пробуя улыбнуться. Улыбка вышла у него злая и некрасивая. — Что же-с, — шептал он, — попробовали бы уйти.

Она подошла к нему, с участием заглядывая в его лицо.

— Слушай, — вдруг проговорила она, — ужели ты любишь меня так сильно?

Он поспешно привлек ее к себе. Они скрылись из глаз Жмуркина под крутым скатом сада.

Однако, вскоре они вновь появились в аллее. Суркова шла впереди.

— Ужели ты так сильно любишь меня? — спрашивала она Перевертьева, слегка оборачиваясь к нему лицом.

— Нет, я вас обманул, — вдруг отвечал тот с гневом, — разве же можно жертвовать жизнью ради пустой кокетки? Револьвер не заряжен.

Он сердито рассмеялся.

— Хотите освидетельствовать, может быть? — продолжал он с тем же выражением. — В нем ни одной пульки!

Она остановилась посреди аллеи, будто наткнувшись на что-то.

— Лев Львович, — крикнула она ему лукаво, — идите сюда, просите прощенья и целуйте вот это!

Она проворно скинула с ноги красную туфлю, поджидая его с лукавым задором на всем лице.

— Идите и целуйте!

Перевертьев приблизился.

— Негодяй! — прошептала она, ударив его по лицу туфлей.

Он схватил ее за руку, с лицом, исказившимся от бешенства.

— Негодяй! — шептала Суркова, вся содрогаясь от брезгливого чувства. — Ф-фа! Ты еще с женщиной драться, кажется, хочешь!

Он поспешно выпустил ее руку; она пошла от него прочь. Но он снова догнал ее у стен дома.

— Если уж на то пошло, — проговорил он с досадой, протягивая ей в то же время револьвер, — если уж на то пошло, извольте освидетельствовать. Конечно же заряжен. На все шесть пуль!

Она поспешно обернулась к нему, приняла из его рук револьвер и, повернув барабан, заглянула в гнезда.

— Милый, милый! — зашептала она, припадая на грудь Перевертьева.

Тот сердито засмеялся.

— Удивительное создание — женщина, — говорил он с досадой, — каждая непременно хочет, чтобы перед ней расписывались полными буквами в собственной глупости! Если бы ты меня не побила, — добавил он, — я бы на этот раз не расписался!

— Милый, милый — шептала Суркова, ласкаясь к нему, как кошка.

Жмуркин сидел, глядел на них и думал:

«Вот эти тоже живут вовсю, и слава им!»

XV

Восьмого июля вечером Жмуркин узнал, что ровно через неделю Загорелов вместе с Быстряковым уедет в оренбургские степи, чтобы закупить там скот. Он узнал также, что поездка эта решена окончательно, и что они оба — и Загорелов и Быстряков — пробудут таким образом вне дома не менее недели. Известие это на минуту всколыхнуло Жмуркина, наполнив его жгучим волнением и беспокойством, хотя вскоре же ему и удалось взять себя в руки снова. В то же время ему стало ясно, что к толкам об этой поездке он уже давно прислушивался с любопытством, и что именно на нее-то он и возлагал все свои надежды.