Солнечные берега реки Леты - [93]

– Да, сэр, – произнес Мэнихен. Он хотел бы сказать еще что-нибудь, но не мог. – Да, сэр.

– Полагаю, на сегодня достаточно, джентльмены, – объявил Тагека. – Не желаю торопить вас, но мне еще предстоит работа.

Он вежливо проводил Крокетта и Мэнихена до двери лаборатории и запер ее за ними.

– Восточная подозрительность, – прокомментировал Крокетт.

Девушка в лиловых шароварах все так же лежала на диване. Ее глаза были широко раскрыты, но она вряд ли что-либо видела.

Да, несомненно, подумал Мэнихен, бросив последний жадный взгляд на обольстительную девушку, наш век – век узкой специализации.

Неслись бешеные недели. Днями Мэнихен строчил доклады о воображаемых экспериментах, доказывая, что не зря получает зарплату и движет науку вперед в интересах «Фогеля-Паулсона». Ночи он проводил в лаборатории Тагеки Кая. Он приучился спать три часа в сутки. Опыты продолжались. Пятьсот желтых мышей благополучно почили в бозе. Желтый афганский пес с выдающейся родословной, купленный втридорога, прожил меньше часа, проглотив вместе с молоком три капли раствора Мэнихена, в то время как черно-белая дворняжка, за грош вызволенная у живодера, лишь радостно лаяла после той же трапезы. Дохлые карпы сотнями лежали в холодильниках Тагеки. Желтозадый бабуин, проявив сперва глубокую привязанность к Тагеке, терпимость к Крокетту и яростную ненависть к Мэнихену, испустил дух через десять минут после того, как его соответствующая часть была омыта умышленно слабым раствором.

Несмотря на изощренные манипуляции Крокетта (тот ухитрился выделить из «Флоксо» две гидроксильные группы и подверг диокситетрамерфеноферроген-14 бомбардировке радиоактивными изотопами), остаточные кольца упорно не желали удаляться с испробованных материалов.

Тем временем личные дела Мэнихена шли все хуже. Миссис Мэнихен стали раздражать постоянные ночные отлучки мужа. Мистер Паулсон прислал ему нежно-голубой конверт. «Ну?» – было начертано на листке бумаги. Это звучало неприятно. Мэнихен стал опасаться, что всю жизнь будет ездить на «плимуте» и никогда не разведется.

Он не мог поделиться своими страхами с Крокеттом и Тагекой Каем. С ними вообще было трудно чем-либо поделиться. Вначале они редко слушали его, а через пару недель вовсе перестали обращать внимание. Он работал молча, молча мыл посуду и писал под диктовку. Ему требовалось выспаться, но он не смел признаться в этом партнерам. Может быть, если поймать Крокетта где-нибудь наедине… Крок по крайней мере белый.

Так он стал таскаться за Крокеттом повсюду, но удобный случай представился лишь через неделю. Мэнихен ждал у ресторана, где Крокетт часто обедал, обычно с роскошной девушкой или с несколькими роскошными девушками. Ресторан назывался «La Belle Provencale», и обед там стоил никак не меньше десяти долларов – если не заказывать вина. Мэнихен, разумеется, ел в столовой «Фогеля-Паулсона». Там можно пообедать за восемьдесят пять центов. Этого у «Фогеля-Паулсона» не отнимешь.

Стоял жаркий день, безжалостное солнце палило немилосердно. От слабости и головокружения Мэнихен раскачивался из стороны в сторону, как палуба утлого суденышка в шторм.

К тротуару подъехала «ланчия». Наконец-то Крокетт был один. Широким шагом направляясь к ресторану, он не заметил Мэнихена, хотя прошел в метре от него.

– Крок, – хрипнул Мэнихен.

Крокетт остановился и повернул голову. Его американские черты лица приняли недовольное выражение.

– Какого черта ты здесь ошиваешься?

– Крок, – выдавил Мэнихен, – нам надо поговорить.

– Какого черта ты качаешься? – перебил Крокетт. – Ты пьян? Ладно, Флокс, пошли, я возьму тебе поесть.

Крокетт явно не был типичным янки – заказал мясо по-кайенски и бутылку сидра.

Как только зрению и обонянию Мэнихена открылась еда, он позабыл обо всем и так и не сумел признаться Крокетту, что хотел выйти из игры.

– Теперь следующий шаг.

Все трое находились в лаборатории Тагеки Кая. Было сравнительно рано, всего полтретьего ночи.

– Дальнейшие опыты на низших позвоночных не имеют смысла. Очередная стадия очевидна, – заявил Тагека Кай.

Мэнихену очередная стадия не казалась очевидной.

– То есть?

На этот раз Тагека Кай ответил на его вопрос.

– Человек, – сказал он просто.

Мэнихен открыл рот.

Крокетт нахмурился в сосредоточенном раздумье.

– Я предвижу некоторые осложнения.

– Ничего особенного, – отмахнулся Тагека Кай. – Необходим доступ в больницу с достаточным количеством пигментированных подопытных.

– Я многих знаю в Общей клинике, – заметил Крокетт, – но вряд ли нам она годится. Там не развернешься. У них бывает от силы пара индейцев в год.

Рот Мэнихена до сих пор был открыт.

– Не доверяю я этим типам из Общей, – сказал Тагека Кай. – Уместно подумать о Сан-Франциско. Значительная доля цветного населения, достаточные фонды… У меня есть знакомый в больнице «Милосердие и рак». Людвиг Квельч.

– Ну да, – кивнул Крокетт. – Квельч. Простата. Высший класс.

Крокетт знал всех.

– Он был первым в своем выпуске в Беркли за три года до меня, – сказал Тагека Кай и потянулся к телефону.

– Одну минутку, мистер Тагека, – хрипло выдавил Мэнихен. – Вы имеете в виду… эксперименты на живых людях?..