Солнечные берега реки Леты - [76]

– Если вы не будете против, я свяжусь с вами сам. Чем меньше раздается у меня звонков, тем спокойнее…

– …в Африке, к примеру, – послышался от стойки бара низкий голос американца, – старая система денежных подарков рушится на глазах. Но никто пока не придумал ничего лучшего…

Следом за Жинетт и Мастре Бошер вышел из бара, миновал по-прежнему занятых чаем пожилых дам с их меховыми накидками, пушистыми пуделями и вазочками с пирожными. Для благородных седых буклей не существовало ни заговоров, ни тайного передвижения войск, ни уличных боев. Увешанные драгоценностями – наградами за былые победы – старушки были неподвластны надвигающимся мрачным переменам. Пугающие пророчества Мастре прозвучали бы для них как беспомощный лепет ребенка, которому приснился дурной сон.

В вестибюле отеля Мастре галантно поцеловал руку Жинетт, наклонил слегка голову, прощаясь с Бошером, и направился к выходу. Уж слишком опущены у него плечи, подумал Бошер, да и походка для человека его лет чересчур тяжелая и безвольная. На сердцееда и дамского угодника журналист не походил. Но когда Бошер повернулся к Жинетт, в ее устремленных на уходящего глазах что-то промелькнуло. Желание? Жалость? Он не знал.

В молчании супруги поднялись в номер. Ощущение праздника, которое оба испытывали с момента приезда в Париж, куда-то ушло. В ярком свете электрических ламп помпезная обстановка старой, с высоким потолком комнаты казалась бездушной и нелепой. Повесив на плечики легкое пальто, Жинетт остановилась перед зеркалом. Бошер положил сверток с альбомом на стол, сделал шаг к окну. На противоположной стороне забитой в этот час машинами улицы раскинулись сады Тюильри. Листва с деревьев уже облетела, вид у прохожих, спешивших куда-то под только что включившимися фонарями, был замерзший, встревоженный.

За спиной Бошера слегка скрипнула кровать.

– Четыре миллиона франков, – сказала из постели Жинетт, – это все его сбережения. Больше у него ничего нет.

Бошер молча смотрел на пустые скамейки Тюильри.

– Если не возьмешь их ты, это сделаю я.

Он медленно повернулся к ней от окна:

– Какие глупости ты говоришь!

Жинетт бросила на мужа холодный, полный враждебности взгляд.

– Глупости? Ну еще бы! – Она откинулась на спину и теперь смотрела в потолок. – И все же я поступлю так, как сказала.

– Получится неплохой заголовок: «Супруга нью-йоркского юриста арестована в Париже за попытку незаконного вывоза валюты. Муж заявляет, что ничего не знал о действиях жены».

– Хочешь сказать, что не собираешься помочь Клоду? – Голос Жинетт прозвучал удивительно ровно.

– Хочу сказать, что являюсь законопослушным в общем-то гражданином и, будучи здесь гостем, предпочитаю не обманывать своих хозяев.

– О! Как же здорово быть американцем. И пуританином. Как это удобно!

– Хочу также сказать, что риску должны соответствовать какие-то выгоды.

– Выгод здесь не будет. Соответствия не получится. Просто нужно помочь попавшему в беду человеку.

– В беду попадают многие. Почему мы должны помогать именно этому?

– А ведь он тебе не понравился, так?

– Так. Он самодоволен, любуется собственным умом и излишне покровительственно относится к американцам.

Неожиданно Жинетт рассмеялась.

– Что это с тобой? – спросил Бошер.

– Ты попал в точку. Клод именно такой. Типичный французский интеллектуал. – В номере вновь зазвучал смех. – Обязательно расскажу ему, как ты его раскусил. Он придет в бешенство.

Бошер озадаченно смотрел на жену. Смех ее был абсолютно искренним, и произнесла она совсем не те слова, что обычно говорят женщины о мужчине, который их чем-то привлекает. Но как в таком случае объяснить неуловимую близость этих двоих там, на улице, у входа в отель? Почему Жинетт прямо толкает его помочь Мастре?

Он опустился на край постели.

– Вопрос заключается в том, почему мы должны помочь именно ему.

Несколько мгновений Жинетт лежала неподвижно, положив руки поверх украшенного вышивкой покрывала.

– Потому что он – друг. Этого тебе недостаточно?

– Не совсем.

– Потому что он француз, а я родилась в Париже. Потому что он талантлив, потому что я разделяю его взгляды, потому что люди, которые хотят его убить, вызывают омерзение. Мало?

– Мало.

– Потому что я любила его, – бесцветным голосом сказала Жинетт. – Ты этого ждал?

– Я это предполагал.

– Прошло много лет. Это было во время войны. Для меня он стал первым.

– Сколько раз ты встречалась с ним после того, как вышла за меня?

Не глядя на жену, Бошер напряженно вслушивался в ее голос: не прозвучит ли фальшивая нота? Жинетт никогда не лгала, но ведь до сегодняшнего дня и подобный вопрос не вставал – вопрос, на который ответить правду было в равной мере трудно как женщине, так и мужчине.

– После сорок шестого мы виделись дважды: вчера и сегодня.

– Если прошло столько лет, почему ты решила позвонить ему вчера?

Протянув руку к стоявшему у кровати столику, Жинетт вытащила из пачки сигарету. Бошер автоматически щелкнул зажигалкой. Жинетт откинулась на подушки, выпустила к потолку струю дыма.

– Не знаю. Любопытство, ностальгия, чувство вины. Когда женщина вступает в средний возраст, иногда ей так хочется вернуться назад! Мне подумалось: а вдруг я больше никогда не увижу Париж? Тогда воспоминания о нем необходимо сделать более рельефными… Не знаю. А у тебя не бывало мыслей повидаться со своей первой любовью?