Солнечная пыль - [11]

Но мне не понравилось, как остро глянула на меня мама. Будто буравчиком в мозг проникла. Я всегда подозревал, что матери умеют читать мысли своих детей, но ловко скрывают это.

– Значит, у тебя только папа? – спросил я Лару, пытаясь перевести разговор в другое русло и этим сбить мамин «телепатический радар».

– Бедная девочка, – попалась она на мою уловку и тяжко вздохнула.

– Да, у меня больше никого нет, – ответила Лара. – Мы жили в Норильске, родом оттуда вся семья, только мама из Прибалтики. Бабушки, дедушки все поумирали, а два года назад и мама… Какое-то редкое неизученное генетическое заболевание, так доктора говорили… Вот папа и решил перебраться с Севера в теплые края. И нам тут очень хорошо.

– Вот и славно! – ободряюще проговорила мама. – У нас край прекрасный, ты тут будешь всегда здоровенькой на витаминах-то и на таком солнышке. И папа твой тоже!

Мы замолчали. Пауза показалась мне затянувшейся и неприятной.

– Как пирог? – осведомилась мама.

– Очень вкусный! – хором ответили мы.

Я украдкой глянул на Лару и встретился с ней взглядом. Она тоже смотрела на меня, и сердце вновь начало колотиться, нагоняя ненужное волнение.

«Нет, нет, нет, – повторял я про себя. – Не поддаваться эмоциям. Забыть. Скоро уеду!»

Но внутри все таяло, и держать себя в узде было крайне трудно.

До отъезда я старательно избегал встреч с Ларой. Но она не проявляла никакой инициативы, больше я ее не видел.

Глава вторая «Любовь живет три года»

Я вернулся в Валенсию. Жизнь вошла в привычную колею. Мы часто созванивались с мамой, она постоянно звала в гости, но у меня все время находились какие-то неотложные дела, и под этим предлогом я отказывался. А ведь я не работал в офисе от звонка до звонка и был вольной птицей. Бабушка Исидора, мать моего отца, оставила наследство – небольшое уютное шале в районе Патакона города Альборайи. В настоящее время это уже практически район Валенсии, расположенный в нескольких километрах к северу от кольцевой дороги. И я после смерти бабушки обосновался там. Помимо недвижимости, я получил крупную сумму денег, чему несказанно обрадовался. Мое творческое нутро всячески сопротивлялось однообразной работе в офисе, и этот небольшой, но все же капитал позволил вести более свободный образ жизни. И после окончания университета я подрабатывал в автомобильных изданиях чисто для своего удовольствия.

Мой отец постоянно проживал в Валенсии, в не самом благополучном районе Мальваросса. И я первым делом предложил ему перебраться в Альборайю. Но он уперся, заявив, что раз он тут родился и вырос, то тут и окончит свои дни. В принципе я его понимал. Есть своя прелесть в жизни на одном месте, ты знаешь каждый закоулок, тебе знакомы все пути для прогулок, все кафешки и магазинчики, а соседи – практически родные люди. Отец жил в обычном трехэтажном доме, построенном еще в середине прошлого века. Но когда получил свою часть наследства, то первым делом снял студию в стиле лофт, но в этом же районе. Это было небольшое по площади помещение, всего тридцать квадратных метров, зато с потолками в пять метров и огромными окнами. Отец перетащил туда все свои принадлежности художника и был безмерно счастлив, что может спокойно писать картины при отличном освещении и в полной тишине. И часто он оставался там ночевать, благо на антресолях имелось спальное место.

Всегда стройный, поджарый, подвижный, с черными блестящими глазами, длинными седыми волосами, обычно завязанными в высокий хвост, с белой аккуратной бородкой и усиками, предпочитающий этнический стиль в одежде, отец все еще привлекал внимание противоположного пола. После развода с моей мамой он так и не женился. Бабушка Исидора постоянно «воспитывала» его, пыталась образумить и без конца искала подходящих невест, но все было бесполезно. Ее сын Теодор больше всего на свете любил свободу и себя. Он был эгоистом до мозга костей, ставил свои желания превыше всего, а желал он многого, так как был жадным до жизни. И в какой-то момент поняв, что его призвание – живопись, бросил престижную работу банковского служащего и начал творить, считая, что основное для любого человека – это полное беззастенчивое самовыражение и нужно успеть сказать этому миру все, что «диктует тебе Господь Бог», ни больше, ни меньше. Женщин мой отец любил, но, как мне кажется, все его романы служили своего рода подпиткой творческого жара. Пылкость натуры я унаследовал от него, несомненно.

Бабушка Исидора была озабочена судьбой безалаберных сына и внука и беспрерывно нас поучала и наставляла на путь истинный. И мой отец со временем выработал беспроигрышную тактику: со всем соглашаться, этим на время успокаивая мать, но делать по-своему. Дедушка умер намного раньше ее, и всю свою любовь она изливала на нас. Часто это был невыносимый гнет. Но когда она умерла, я вдруг ощутил пустоту.

Наверное, в память о ней я стал более внимательным к Милагрос. Бабушка упорно и годами сватала нас. Дом девушки находился на противоположной стороне улицы от жилища Исидоры. Они были добрыми соседями, дружили семьями, часто ходили друг к другу в гости. Милагрос, можно сказать, выросла на глазах моей бабушки. И та считала, что лучшей жены мне не найти. И даже когда девушка уехала в Мадрид на учебу, Исидора не успокоилась и частенько говорила мне, какой я «болван, раз упустил такой цветок».