Солнце в крови. Том первый - [66]
Взгляды всех обратились в сторону Вейцмана.
Лишь беспомощное движение руки, поправившей галстук, выдало его волнение. Вейцман спокойно сказал:
— Все, что я делал и делаю, направлено на благо государства.
На следующий день министры от блока рабочих партий собрались на экстренное совещание. На горизонте замаячил правительственный кризис. Поднялся Рабин. Все знали, что сейчас в его руках находится политическая судьба Вейцмана и будущее кабинета национального единства.
Несколько секунд Рабин пристально смотрел на человека, с которым у него были старые счеты.
— Какого черта ты прешь на рожон? — сказал он наконец. — У Шамира на руках все козыри. Ты нарушил закон, и он вправе тебя уволить. Так что же, из-за тебя мы преподнесем народу такой новогодний подарок, как правительственный кризис?
Рабин сделал эффектную паузу и закончил заранее заготовленной фразой:
— Твое счастье, что мы не оставляем раненых на поле боя.
Вейцман улыбнулся с видимым облегчением. Он не любил Рабина, но с течением времени научился его ценить.
Рабин пошел к Шамиру, а Рабину обычно не отказывали, если он чего-нибудь просил. Рабин вообще крайне редко выступал в роли просителя. И Шамир уступил. Вейцман сохранил министерский портфель. Впрочем, вскоре он сам отошел от политической деятельности. Но Рабина из виду не терял. Он одним из первых понял, что период возмужалости, затянувшийся у этого человека вплоть до порога старости, наконец-то завершен.
— Этот человек, — сказал Вейцман после победы Рабина на выборах 1992 года, — созрел для того, чтобы принять на себя бремя огромной ответственности.
Рабин, со своей стороны, поддержал кандидатуру Вейцмана на пост президента.
Вражда этих двух людей, затянувшаяся на десятилетия, кончилась.
Страницы из военной жизни Ариэля Шарона
Ариэль Шарон
Уже на второй день Войны Судного дня наш полк занял оборонительные позиции в Иудее. Мы перекрыли дороги, по которым могли двинуться иорданские танки, и ждали Хусейна, зарывшись в тяжелый, с золотистым отливом песок Иудейских гор.
Но мудрый маленький король не спешил. Потом стало известно, что в самые критические минуты сражения на Голанах президент Сирии Хафез Асад дважды звонил Хусейну и заклинал его немедленно выступить.
— Ваше Величество, — говорил Асад не свойственным ему просящим тоном, — мы потеряли фактор внезапности. Израиль уже мобилизовал резервистов, и его танки идут на Голаны. Вся сила Израиля брошена на юг и на север. Не медлите, Ваше Величество. Доблестная иорданская армия должна прорваться в логово сионистского врага и поразить его в самое сердце.
— Г-н президент, — холодно отвечал Хусейн, — я выступлю без промедления, если вы обеспечите моим легионерам воздушное прикрытие.
Этого Асад сделать не мог. Хусейн не выступил.
Но мы ждали его ежеминутно, и каждый час слушали радио.
Все, что я видел тогда и пережил, запомнилось как разрозненные фрагменты грандиозного, неизвестно кем поставленного спектакля.
Вот два из них.
Холодная ночь с огромными гроздьями низко висящих звезд. Солдаты разожгли костер. Его искры, как трассирующие пули, вспыхивают и тут же исчезают во тьме. Наш командир стоит в отблесках пламени.
«Нас перебрасывают в Синай, и мы поступаем в распоряжение генерала Шарона, — говорит он. И добавляет: — Это большая честь для нас всех».
Наш батальон охраняет два моста через Суэцкий канал, по которым непрерывным потоком идут подкрепления на тот берег, в Африку, где полки Шарона ломают врагу хребет. Батареи ракет типа «САМ», причинившие нам столько хлопот, уже уничтожены, и египетская авиация бездействует. Время от времени над нами с ревом проносятся «Фантомы» и поворачивают на север. Там идет наступление на шоссейную магистраль Исмаилия — Каир.
Справа от нас «Китайская ферма», где, как допотопные чудища, застыли десятки сгоревших танков — наших и египетских. Здесь Давид Элазар нанес отвлекающий удар, когда Шарон форсировал канал, вбив клин в узкий проход между 2-й и 3-й армиями противника.
Полдень. В мутной ряби канала, покачиваясь, как большие ленивые рыбы, то и дело проплывают трупы египетских солдат.
— Смотри, — сказал товарищ и тронул за руку. К переправе медленно двигались тупорылые «Шерманы». Впереди ехал открытый джип, нелепо подпрыгивая на плохо утрамбованной дороге. В нем сидел грузный человек в расстегнутой гимнастерке, обнажившей бронзовую бычью шею. На фоне сиреневых гор четко вырисовывался его римский профиль. Он и был похож скорее на римского консула, чем на еврейского военачальника. Я взглянул на своих товарищей. Они стояли, побледнев, не сводя глаз с этого человека.
Один из «Шерманов», лязгнув гусеницами, остановился. Вдоль его борта, чуть наискосок, вилась надпись, сделанная чьей-то торопливой рукой. Мой товарищ прочитал ее вслух: «Арик — царь Израиля».
* * *
Восторженные почитатели Шарона, а их очень много, утверждают, что он, как Маккавеи, создан из несокрушимого материала. Враги, а их тоже немало, считают его наглым, хвастливым, лживым и безответственным.
Но никогда не ставились под сомнение его военные способности. Ариэль Шарон, пожалуй, самый талантливый военачальник за всю перенасыщенную войнами историю возрожденного Израиля. Сражения, которыми руководил Шарон, изучаются в военных академиях.
