Солнце поднимается на востоке - [5]
Забыв обо всем, Тамара невольно остановилась — так красиво, так чудесно было вокруг! Со всех сторон ее обступили толпы ромашек. Она нагнулась и стала собирать цветы. Ромашки были крупные, тяжелые, пахли медом и землей.
Набрав большой букет, Тамара снова пошла на голос ручья. Она шла быстро — так нога болела меньше. По дороге Тамара начала плести венок. Пальцы не слушались — последний венок она плела, наверное, года полтора назад, перед самой войной.
Вот и ручей — в лазурной рамке голубых незабудок. Тамара наклонилась над водой. Из воды на нее смотрела взъерошенная девушка в летном комбинезоне, в шлеме с очками-консервами, поверх которого был надет венок из ромашек.
Тамара закусила губу. Что она делает? Вместо того, чтобы сразу после приземления зарыть парашют и снаряжение, она разгуливает по лесу, да еще в комбинезоне и шлеме!
Вынув из мешка авоську, в которой лежали одежда и продукты, Тамара быстро переоделась. Потом закопала парашют и посадочные знаки и только после этого, выпрямившись, неторопливо оглянулась.
В лесу по-прежнему было тихо. Тамара переложила в специально сделанный под подкладкой пальто карман пистолет, гранату, взяла авоську.
После выброски они должны встретиться с Марией у северо-западного края леса. Проверив по карте и компасу направление, Тамара, все так же прихрамывая, пошла на северо-запад.
Ночью, болтаясь на стропах парашюта и прислушиваясь к шуму уходящего на восток самолета, Тамара впервые подумала о том, что прыгнули они, собственно говоря, в неизвестность. Внизу был враг. Может быть, сейчас они приземлятся прямо в расположение какой-нибудь фашистской части, остановившейся здесь на отдых или ночевку?
Но все обошлось благополучно. Правда, заминка Марии в самолете отнесла их немного в сторону. Опускаться пришлось не на ровное поле, как это было задумано, а на крутой, изрытый какими-то ямами склон оврага. В момент приземления у Тамары подвернулась нога.
Через полчаса, выйдя из оврага, Тамара остановилась и оглянулась. То место, куда она спустилась ночью на парашюте, лежало перед ней теперь как на ладони.
Зеленый бархатный склон, словно пораженный гигантской оспой, был покрыт черными воронками. «Вот, оказывается, что это за ямы…»
Луг кончился, началась пашня. Шуршащие колосья цеплялись друг за друга, словно не хотели пропускать человека в свои владения. Вокруг было тихо, мирно, даже не верилось, что идет война.
Вдруг, вскрикнув от неожиданности, Тамара остановилась. Перед ней лежало несколько десятков трупов. Оскаленные зубы, остекленевшие глаза, искаженные в предсмертной муке лица… Закопченные порохом солдатские руки, то безвольно раскинутые в стороны, то яростно сжимающие ложа винтовок и автоматов, взрытая огнем и металлом земля — все говорило о жестокой схватке, разыгравшейся здесь совсем недавно. Трупный запах мешался с горьким запахом опаленного железа. Усатые колосья печально клонились над телами убитых.
Ветер принес издалека крик перепела: «Косить пора! Косить пора!» Колосья закачались над трупами, зашептали о чем-то жалобно, просяще. А перепел все кричал и кричал за косогором: «Косить пора! Косить пора!»
В полдень Тамара снова вошла в березовую рощу. Тенистая прохлада обступила ее со всех сторон. Зелеными кострами пылали освещенные солнцем деревья. Легкий ветерок, принося с собой пряные ароматы полей и лугов, шурша серебристыми верхушками берез, забегал вперед, кружил вокруг, а потом снова бежал навстречу, и снова тревожно шумела листва над головой.
…День клонился к вечеру, когда Тамара, наконец, подошла к месту назначенной встречи. Марии не было. Тамара устроилась поудобнее в кустах и стала ждать.
Прошло часа полтора. За деревьями послышалось утиное кряканье. Тамара встрепенулась — Маша! Она вынула манок и в ответ просигналила условными сигналами — кряканьем.
Осторожно раздвинув ветки, на поляне показалась Мария.
— Машенька!
— Томка!
Девушки бросились друг к другу, обнялись, расплакались. Сказались усталость, напряжение, тревога.
— Я уже нашла и рацию, и снаряжение, — сказала Мария. — Закопала их тут, неподалеку. А ты что хромаешь?
— Ты молодец, Маша, — нахмурилась Тамара, — а мне не повезло: вывихнула ногу при приземлении.
— Ну-ка, давай посмотрим.
Тамара разулась. Мария разорвала носовой платок и крепко перевязала ей ступню.
— Теперь легче?
— Легче, — улыбнулась Тамара.
Они развернули карту.
— Мы находимся вот здесь, — ткнула Маруся пальцем в зеленый язычок, обозначающий на карте лес. — Самая близкая к нам деревня — Кировка.
Тамара несколько минут разглядывала карту, потом решила:
— Ночь проведем в лесу, а утром выйдем на дорогу и пойдем в деревню. Что о себе говорить, помнишь? Ну-ка, расскажи!
Мария рассказала.
— Хорошо. Только не торопись, говори естественнее. Теперь так: карта нам больше не нужна. Разорви ее и закопай. Оружие тоже на первых порах не потребуется, мы теперь беженцы, погорельцы, и гранаты, а тем более пистолеты, нам вроде ни к чему. Возьми мое оружие и закопай его вместе со своим там же, где спрятана рация.
Маруся вернулась, когда уже совсем стемнело. Девушки наломали сучьев, набросали их под большую березу и легли отдыхать. Хотелось есть, но костер разжигать было опасно. Всухомятку пожевали сухари, съели несколько долек шоколада.
