Солнце над Бабатагом - [4]

Внутри зашевелились. Было слышно, как за дверью кто-то сопел. Потом глуховатый голос тревожно спросил:

— Кто?

— Свои, — тихо отвечал человек.

Щелкнул ключ, дверь растворилась.

Держа лампу над головой, в прихожей стоял полный пожилой мужчина со свисающими по углам рта тонкими усами. Узкий кавказский ремешок с серебряным набором врезался в его большой рыхлый живот.

— Здравствуй, Сайд! — сказал вошедший.

— Касымов?! А я думал, кто стучит? — Саид-Абдулла поставил лампу на маленький столик и лихорадочной дрожью потер пухлые руки.

— Ты что, испугался? — спросил Касымов.

— Валла! Испугаешься, когда такое…

В соседней комнате двинули стулом.

На молодом, но уже помятом лице Касымова отразилась тревога.

— Кто это? — спросил он с беспокойством в голосе.

— Начальник милиции Каттакургана.

— А зачем он здесь?

— Он теперь наш.

— Кто поручился?

— Маймун.

— Маймун? А-а. Ну, это верный человек. — Касымов, успокоившись, снял кожаные калоши с плотно обтягивавших ноги ичигов и, шурша шелковым в полоску розовым халатом, прошел в соседнюю комнату.

Со стула поднялся угрюмый смуглый человек огромного роста, при шашке и в шпорах, одетый в суконную гимнастерку, бриджи и высокие сапоги.

— Улугбек? — спросил Касымов.

— Точно так, господин прокурор, — отвечал Улугбек хриплым голосом, блеснув черными глазами из-под сросшихся на переносье густых нависших бровей.

— Где вы раньше служили?

— Я был юз-баши в войсках его высочества эмира Бухары, господин прокурор.

— Вот как!.. Ну что ж, это хорошо, — заметил Касымов. Он благожелательно поглядел на Улугбека, подумав, что такие люди сейчас очень нужны.

— Мы не будем задерживать Улугбека, — сказал Саид-Абдулла. — Ему надо сегодня возвратиться в Каттакурган, а поезд идет через час. Ты не возражаешь, Касымов? Нет? Улугбек, вы свободны…

Улугбек приложил руку к широкой груди, молча поклонился и, звеня шпорами, вышел из комнаты.

— Страшный человек, — заключил Касымов, когда за Улугбеком захлопнулась дверь.

— Он был палачом у эмира… Это, конечно, только для нас… А для них, — Саид-Абдулла усмехнулся, — а для них он камбагал. Касымов, ты посиди, покури, я сейчас… — Покачивая широкими бедрами, Саид-Абдулла прошел в соседнюю комнату.

Касымов взял папиросу из лежавшего на столе портсигара, закурил и стал думать о только что полученной из руководящего центра иттыхадистов директиве. Директива эта требовала усилить вербовку джигитов в отряды муллы Абдукахара и проводить своих людей в органы власти.

В те тяжелые времена среди коренного населения Туркестана было очень немного грамотных людей, поэтому приходилось с невероятным трудом выискивать и подбирать национальные кадры. Подавляющая часть грамотных принадлежала к имущим классам и к революции относилась враждебно.

Этим, то есть отсутствием грамотного населения, и пользовались иттыхадисты. Под видом людей, преданных революции, они проникали на руководящие посты и своими преступными действиями саботировали мероприятия революционных властей, компрометируя в глазах народа республиканские учреждения.

В последнем Касымов уже преуспел. Он осуждал честных дехкан, активно встававших на путь своего освобождения.

Жалобы на неправильное судопроизводство попадали к Касымову, как к прокурору. Используя свое право, он Осуждал бедняков жалобщиков, а жен их тайно продавал в Восточную Бухару.

Сейчас он обдумывал другое, более сложное дело, исполнение которого нужно было возложить на вполне надежного человека. За этим, собственно, он и пришел к Саид-Абдулле.

Касымов притушил папиросу, откинулся на спинку стула и стал оглядывать стены. Обстановка большой, в два окна, комнаты, сочетала два стиля — азиатский и европейский.

Рядом с окованным жестью бухарским сундуком стояла никелированная с шарами кровать; среди развешанных по стенам узорных вышивок висела картина, изображавшая пляску вакханок. По мягкому ковру были разбросаны набитые ватой подушки. В углу, левее буфета, была сложена делая стопа стеганых одеял.

Большая сорокалинейная лампа, висевшая под потолком, отбрасывала светящийся круг на ковровую подушку и лежавший на ней коран и маузер, над которыми приносили клятву вступающие в организацию иттыхадистов.

— Извини, я немного задержался, — заговорил Саид-Абдулла, входя в комнату и держа в руках по бутылке вина. Он поставил бутылки на стол, достал из буфета стаканы и тарелку с ломтиками сушеной дыни.

— Ну, что нового в городе? — спросил он, разливая вино и присаживаясь напротив Касымова.

— Нового? — Касымов пристально посмотрел на приятеля. — Ты ничего не слышал о земельной реформе?

— Нет. А что?

— Хотят отобрать у баев землю и поделить ее между дехканами, как это сделали русские большевики.

Полное, широкое в скулах лицо Саид-Абдуллы покрылось багровыми пятнами. Маленькие глаза засверкаи под низким лбом.

— Валла! — задохнулся он от ярости. Некоторое время он не мог говорить, а только размахивал руками… — Проклятые байгуши!.. Проклятые собаки! — заговорил он, овладевая собой. — Мало мы их пороли и вешали! Мало морили клопами!.. Нет, как только я подумаю, что они устроили в моем загородном доме приют для своих сопливых детей, у меня внутри все начинает дрожать! Какую бы казнь я им придумал! Сам бы эмир содрогнулся!..