Солнце на стене - [24]

Но только через два года он сможет это осуществить, а пока… диссертация, черт бы ее побрал!

Я с месяц пожил в его маленькой холостяцкой комнате, готовился к экзаменам в университет, на исторический факультет. Этот факультет в свое время закончил Вольт Петрович. Он помог мне подготовиться. Я сдал экзамены, но на следующий день уехал в родной город. Вольт Петрович был возмущен до крайней степени.

— Я тебя, балбеса, натаскивал по всем предметам целый месяц! Слава богу, сдал! Так учись, кретин! — кричал он на меня и вырывал из рук чемодан.

— Пять лет… — сказал я. — Не выдержу, дорогой Вольт… Ей-богу, сбегу!

— Через два года чтобы разыскал меня, дубина стоеросовая. В Среднюю Азию — на полгода! Самарканд, Хорезм — азиатская романтика! Вот там ты увидишь свои волшебные белые города…

— Разыщу, если снова бороду отпустишь, — сказал я.

Мы обнялись, и я уехал. А в университете я перевелся на заочное отделение. Сейчас уже перешел на четвертый курс. Правда, многие мои знакомые удивляются: какое отношение имеют паровозы к разбитому кувшину или к наконечникам от стрел?

Я люблю технику. Еще в школе научился ремонтировать приемники. Это меня выручило сразу после армии, когда я поступил в радиомастерскую. В армии я любил ковыряться в танковых дизелях и разных моторах. И это мне пригодилось. Я работал в гараже слесарем, потом с полгода вкалывал на МАЗе и ЯЗе. Возил из карьера щебенку. Я и сейчас готов с утра до ночи провозиться с неисправным мотоциклом или автомобилем.

Мне нравятся паровозы. В этих громадных железных махинах есть что-то романтическое. Это, наверное, осталось у меня с детства, когда мимо нашего мостопоезда-тихохода с шумом и горячим ветром пролетали красивые черные и зеленые быстроходные локомотивы с бесконечной вереницей разнокалиберных вагонов. Эти вечные странники стальных магистралей волновали меня… Когда я иду мимо вокзала, всегда с удовольствием вдыхаю резкий паровозный дух. Я могу по голосу узнать любой локомотив.

Все это работа, пусть интересная работа. Но любая работа надоест, если ты не отдохнешь от нее. Наверное, для этого придуманы отпуска. Редкий человек в отпуске останется в том городе, где работает. Ему хочется уехать. И там, вдали, пребывая в праздной лени, он снова начинает скучать по своему дому.

Я еще ни разу не был на курорте или в санатории, я не знаю, что это такое. Когда стану немощным стариком, то поеду на какие-нибудь лечебные грязи или минеральные воды, а пока для меня нет желаннее отдыха, чем нехоженая бесконечная тропа в тайге или пустыне, зной, дождь, ветер, палатка и костер. А как передать то ощущение, которое испытываешь после долгих раскопок, наткнувшись на почерневший кусок дерева или хрупкий черепок — предвестник иногда значительного археологического открытия?

Несколько месяцев назад меня пригласили в наш краеведческий музей. Директор откуда-то узнал, что я учусь в университете, бывал в археологических экспедициях. В общем, мне предложили должность научного сотрудника.

Я с интересом осмотрел все экспонаты — признаться, до этого я никогда не был в местном музее, — так, для порядка, спросил, какая зарплата, а потом откланялся.

Директор, милый человек, ужасно смутился и сказал, что он обещает еще кое-какой приработок. Он меня не понял. Ставка научного сотрудника была вполне приличной, но я и недели бы не выдержал в этом пропахшем нафталином и формалином каземате.

Я любезно поблагодарил директора и вернулся к своим дорогим паровозам. Согласись я на эту работу, они с презрением гудели бы мне вслед.

На эти размышления навела меня встреча с Вениамином Тихомировым, с которым мы пешком отправились по нашей Синереченской в центр города. Там жили мои друзья — Игорь Овчинников и Глеб Кащеев. С ними-то я и собирался сегодня познакомить своего нового соседа по койке Веньку Тихомирова.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Спустившись с виадука, я увидел Марину. Она стояла у газетного киоска и листала журнал. Светлые волосы уложены в большой узел. Я вижу маленькое розовое ухо с черной красивой сережкой. Зеленый плащ схвачен тонким поясом. Марина среднего роста, у нее немного полные ноги. Когда она сидит на скамейке или в автобусе, я всегда с удовольствием поглядываю на ее красивые колени.

Марина не смотрит в мою сторону, я знаю, она сердится. Я неделю ей не звонил. Она привыкла, чтобы я по часу ждал где-нибудь в сквере или на автобусной остановке.

Она все еще делает вид, что не замечает меня, ждет, когда я брошусь к ней. Не выйдет! Я пройду мимо. Но едва я миновал киоск, как она повернулась и, сделав удивленные глаза, произнесла:

— Вот так встреча… Я думала, ты тяжело заболел, у тебя постельный режим и ты даже не можешь доковылять до телефона…

— Что интересного пишут? — как можно равнодушнее спросил я.

Марина захлопнула журнал и улыбнулась.

— Я подругу провожала… В Москву, на онкологическую конференцию… А ты, конечно, подумал, что я тебя здесь караулю?

— Это была бы слишком большая честь для меня.

— Представь себе, я ждала тебя, — сказала она. — Доволен?

Марина смотрела на меня, и я видел: она встревожена. Я всегда был для нее незыблемым поклонником, таким же незыблемым и постоянным, как этот каменный вокзал.