Солнце на стене - [20]

Синереченская — так называется наша улица. По ней в последний путь провожают на кладбище покойников. Бывало, услышав траурный марш, мы подходили к окну, а теперь не подходим. Неинтересно смотреть на покойников. Эти похоронные процессии навевают грустные мысли. Видя, как медленно движется машина с красным гробом, как плачут близкие, невольно представляешь себе точно такую же картину, где главным действующим лицом будешь ты… Нехорошо все-таки жить на улице, которая упирается в кладбище. В общем-то мы знаем, что все там будем. Но зачем тебе каждый день напоминают об этом?

Сегодня воскресенье, и мы с Сашкой дома. Шоссе мокрое и блестит, плотные облака обложили небо. На стеклах мерцают прозрачные капли. Напротив, через дорогу, мокнет на веревке чье-то белье. Слышно, как шелестят плащами прохожие.

Я сижу на подоконнике и смотрю на улицу. Надо бы к приятелям сходить, но лень вставать, одеваться, выходить на дождь и мокнуть у автобусной остановки. Сашка Шуруп тупым ножом вскрывает консервную банку. Он может сутки напролет что-нибудь жевать.

Сашка — мой сосед по комнате. Вот уже полтора года мы живем вместе. И работаем на одном заводе, только в разных цехах. Сашка Шуруп здешний. Родителей у него нет. Он никогда не рассказывает, что с ними произошло. Самым родным человеком он считает дедушку, которому сейчас около восьмидесяти лет. Дед — старый коммунист, получает персональную пенсию. Живет в деревне. Лет пять назад, когда со здоровьем стало плохо, дед уехал из города в Дроздово к дальним родственникам. Это отсюда километров шестьдесят. На праздники Сашка всегда уезжает к деду.

Шурупу девятнадцать лет. Он очень подвижный, живой, невысокого роста, хорошо сложен. Короткая светлая челка и светлые веселые глаза. Его еще в школе прозвали Шурупом. Наверное, за то, что нос сует в каждую дырку. Сашка — удивительно любопытный человек. Первое время он задавал мне бесконечное число самых различных вопросов. Его интересовало все: сколько лет вратарю Яшину и какую среднюю скорость развивает дельфин. Кто все-таки убил Кеннеди и почему возникает взрыв, когда реактивный самолет преодолевает звуковой барьер? Он доводил меня своими вопросами до изнеможения. Ему ничего не стоило разбудить меня ночью и спросить, правда ли, что Пушкин изменял своей жене. Однажды я набрал в библиотеке кучу книг «Географиздата» и принес Сашке. Это была гениальная мысль. Шуруп с жадностью принялся читать и оставил меня в покое.

У Сашки отличный аппетит, и он почти никогда не унывает. Бодрость духа у него поддерживает гитара. Она висит над его койкой. Шуруп знает много песен и с удовольствием исполняет их. У него приятный голос. Вот и сейчас, расправляясь с банкой шпрот, он напевает под нос: «У незнакомого поселка, на безымянной высоте…» Эти слова он снова и снова повторяет.

На заводе Шуруп работает электромонтером. Уверен, что в будущем станет знаменитым артистом.

— «У незнакомого поселка, на безымянной высоте», — мурлычет Шуруп.

— Да замолчи ты наконец! — говорю я.

— Хочешь шпрот? — предлагает Сашка.

— Я их ненавижу.

— Зря, — говорит Сашка. — Великолепная штука.

И немного погодя снова:

— «У незнакомого поселка-а…»

— Запущу чем-нибудь, — говорю я.

— «…на безымянной высоте…»

Когда люди долго живут вместе, они надоедают друг другу. Это старая истина. У каждого вдруг открывается куча недостатков, о которых раньше и не подозревал. Мне не нравится, что Саша много ест. Он может спокойно за завтраком съесть банку шпрот и полбуханки хлеба. Другие консервы еще куда ни шло, но шпроты? Меня раздражает Сашина привычка все время напевать что-нибудь под нос. Причем бубнит одно и то же. Я не могу заснуть, когда кто-нибудь храпит. А Шуруп, если выпьет, обязательно храпит. Я бросаю в него что под руку попадется, а если и это не помогает, встаю и переворачиваю его на бок. Наверное, и у меня есть недостатки. Но что поделаешь? Раз живем вместе — нечего портить друг другу настроение. По крайней мере об этом я стараюсь все время помнить.

Я смотрю в заплаканное окно, но спиной чувствую, что делает Сашка. Прикончив банку шпрот и полуметровый батон, он пришел в блаженное состояние. Сейчас поковыряет спичкой в зубах и начнет задавать вопросы…

— Андрей, ты смог бы съесть целого барана?

Я молчу.

— В Средней Азии узбеки запросто съедают… Их еще батырами зовут… Как ты думаешь, я бы съел барана?

— Вместе с потрохами, — отвечаю я.

— Надо бы попробовать, — говорит Саша.

Завернув пустую банку в промасленную газету, он бросил ее в мусорную корзину и улегся на койку. Это я приучил его к порядку. А не говори ничего Шурупу, пораскидает эти банки по всей комнате. Утром ему никогда не найти носков или ботинок. Единственно, с чем Сашка бережно обходится, это с гитарой. Заботливо ухаживает за ней, пыль стирает, настраивает и всегда вешает над койкой. Иногда ночью гитара сама по себе издает глухой тягучий звук.

Когда Шуруп берет гитару и выходит на улицу, вокруг него сразу собираются парни из общежития и девушки. Если это летом, то все идут в сквер, который напротив нашего общежития, и там горланят песни до поздней ночи. А зимой приглашают в чью-нибудь комнату. У Шурупа везде друзья-приятели. Когда у него хорошее настроение, он наигрывает серьезные мотивы и поет. А когда не в духе — самые веселые и разухабистые песни. Впрочем, не в духе Шуруп редко бывает. Обычно он весел. Друзей у него много, а вот девчонки нет. Сегодня с одной, завтра с другой, — в общем-то ни с кем. А относятся к нему девушки хорошо. Я отдаю белье в стирку тете Бусе, жене коменданта. А Шурупу белье девчата стирают. Так сказать, в порядке шефства.