Солнце — крутой бог - [55]

— Возьми, — говорит она тихо, чтобы папаша в гостиной ее не услышал. И протягивает мне пластиковый пакет. В нем три баночки пива. — Развлекитесь немного. Я еще помню, как человек себя чувствует в вашем возрасте, — говорит она. Я держу язык за зубами и ставлю пакет рядом со своей сумкой. — Не сомневаюсь, что вы хорошо проведете вечер, — говорит мама, быстро обнимает меня и мчится на кухню, чтобы приготовить все к приходу подруг.

А я остаюсь с сумкой, потяжелевшей от пива. Я всегда говорил, что у всех людей есть свои тайны. В моем случае две совершенно особые тайны. Можно подумать, что папаша с мамашей вообще не знают друг друга. Ни один из них не хочет, чтобы другой знал о его поступке. А может, они просто боятся, что другому не понравится, что я в субботу вечером буду пить пиво? Неужели даже взрослые так плохо понимают друг друга? Неужели мне следует отказаться от мысли стать взрослым? Я чешу в затылке и обещаю себе завтра же выяснить это у Франка. Хотя разве он знает ответ на этот вопрос, ведь он тоже взрослый. Вот и пойми их, этих взрослых!

Я успеваю посмотреть главные сообщения «Новостей» и убегаю. Мне требуются и сила, и время, чтобы доставить груз пива в Торсхов, где живет Клаудия.

Рядовой Адам смущен. Днем победа была на моей стороне. Но теперь меня преследует страх. О чем мы будем разговаривать весь вечер? Что у нас общего? А что, если ей нравится какая-нибудь дебильная музыка? А что, если она считает, что искать любопытные фактики в интернете — самое идиотское из всех известных ей занятий? А что, если она не такая красивая, как мне показалось? А что, если она решит, будто я вовсе не такой славный парень, каким показался ей днем?

А что, если?..

А что, если?..

И т. п.

От страха мысли начинают ходить по кругу. Меня пробирает холодная дрожь, колени подгибаются. Легкие проваливаются куда-то в живот, почки и печень отправились прогуляться. Я думаю о Солнце, о Франке, о Сёс, о черепахе Адаме и знаю, что никто из них сейчас меня не спасет.

Ведь я совершенно не знаю Клаудию. Придумал ли бы я лучший план на вечер, если бы был старше? Едва ли. Можно сказать, что быть взрослым — это быть слишком высокого мнения о себе. Во всяком случае, в последние недели я в этом почти убедился.

Где-то впереди висит таинственный дверной звонок на таинственной двери подъезда, где таинственная лестница ведет в таинственную квартиру. Туда-то я и направляюсь. Но по непонятной причине мне все кажется трагическим и страшным. Представьте себе, что вы тащитесь к зубному врачу. Именно так я себя сейчас чувствую. Я звоню в таинственный домофон и поднимаюсь в квартиру принцессы. Принцесса открывает дверь, и черепаха Адам вяло здоровается с ней.

— Я дома одна, — первое, что сообщает она мне, как только я вхожу в квартиру. Но это меня отнюдь не успокаивает. Я достаю пиво из сумки и ставлю его в холодильник.

— Как ты его добыл? — спрашивает она.

— Ни за что не догадаешься, — говорю я и открываю каждому из нас по банке.

— Это еще неизвестно, — она ставит в духовку пиццу.

Я рассказываю ей о папаше с мамашей, и она только качает головой и говорит, что верит мне.

— Смотри! — она показывает мне в холодильнике три бутылочки пива. — Это мне купил брат. И просил, чтобы я ничего не говорила папе с мамой.

— Ох уж эти родственнички… — я качаю головой. Разговор завязывается легче, чем я думал. Ее семья, моя семья. Тайны, ссоры, мелкие неожиданности. Мы смеемся, сравниваем своих предков и говорим, что, будь мы взрослыми, мы бы так не поступили. И никогда не признаемся в этом своим детям, когда станем взрослыми. И ничего такого не сделали бы, будь у нас младшие брат или сестра. И все в таком духе. Я чуть не смеюсь про себя, когда думаю о том, что значит быть взрослым. В ту минуту я думаю, что никогда взрослым не стану. Все это отодвигается в такое далекое будущее, что я вообще могу спокойно без этого обойтись. По крайней мере, пока живу. Я смеюсь, и Клаудия спрашивает, чего я смеюсь. — Да так, — бурчу я и опустошаю банку.

— Ты надо мной смеешься? — раздраженно спрашивает она.

Как ни глупо, я снова смеюсь, и теперь уже она ни минуты не сомневается, что я и в самом деле смеюсь над ней. Настроение сразу меняется. Словно кто-то повернул выключатель. С радостного тепла на точку, находящуюся в двух делениях от точки замерзания. Ни прохладное пиво, ни горячая пицца больше не помогают. Разговор заходит в тупик, и нам вдруг становится не о чем разговаривать.

Я напрягаю все извилины, потею, страдаю, ем пиццу и пытаюсь найти, что у нас есть общего, как сказал бы Франк. Интересы, хобби, музыкальные группы, компьютер — все что угодно, только бы к нам вернулось то тепло, с которого мы начали.

Но Клаудия выглядит далекой. Надменной. И если уж быть до конца откровенным, мне кажется, что я чувствую присутствие Каролины. Клаудия на 10 % становится Каролиной. Я хочу произвести на нее впечатление и говорю:

— Меня интересуют дебаты по экономике, государственному устройству и политике.

Заносчиво сказано. Но что Адаму — экс-принцу этой истории — остается делать, если еще, немного и ему придется выпрыгнуть из этой кухни на своих лягушачьих лапках? Рядовой Адам потерял под собой всякую опору. Может быть, ему следует отказаться от защиты этой высоты и отступить на запасные рубежи? Но он не сдается без последней попытки.