Солнце клана Скорта - [21]
С помощью денег Раффаэле им удалось добыть лицензию. Полгода каждые две недели Доменико верхом на осле отправлялся из Монтепуччио в Сан-Джокондо. Там находилась контора Monopolio di Stato[11]. Он привозил ее директору ветчину, caciocavalli[12], несколько бутылок limoncello[13]. Он без устали мотался туда и обратно. Все деньги уходили на покупку этих подношений. Через шесть месяцев разрешение был получено. Наконец-то Скорта стали владельцами лицензии. Но денег у них не осталось. Все, что у них было, — это голые стены в пустой комнате и листок бумаги, который давал им право торговать. Не на что было даже купить табак. Первые ящики сигарет они взяли в кредит. Доменико и Джузеппе ездили за ними в Сан-Джокондо. Они взгромоздили все на осла, и впервые после возвращения им показалось, что наконец что-то начинает меняться. До сих пор они только несли свой крест. Теперь выбор сделан. В первый раз они идут бороться за себя, и при этой мысли счастливая улыбка озаряла их лица.
Они выложили сигареты на картонные коробки. Целую гору блоков. Можно было подумать, что это торговля контрабандным товаром. Ни прилавка, ни кассы. Только сигареты, даже на полу. И только вставленная в раму доска с надписью Tabaccherif Scorta Maskalzone Rivendita № 1[14], укрепленная над дверью, подтверждала, что торговля легальная. Итак, первая табачная лавка в Монтепуччио открылась. И это была их лавка. Отныне они все свои силы, физические и духовные, будут отдавать этому делу до пота, до ломоты в спине, до изнеможения. Отныне — жизнь без сна. Судьба Скорта будет сплетена с этими коробками с табаком, который они будут разгружать со спины осла ранним утром, перед тем как работяги отправляются в поля, а рыбаки возвращаются после ночного лова. Вся их жизнь будет связана с этими белыми сигаретами, которые теплыми летними вечерами пальцами сжимают мужчины, и они постепенно тают на ветру. Жизнь в поту и в дыму. Она начиналась. Наконец им выпал шанс выбраться из нищеты, на которую они были обречены своим отцом.
Мы пробыли в Эллис Исланде девять дней. Ждали судна, которое было зафрахтовано для возвращения эмигрантов. Девять дней, дон Сальваторе, мы смотрели на страну, которая нам была заказана. Девять дней у врат рая. Вот тогда я впервые вспомнила о той минуте, когда отец вернулся домой после ночной исповеди и провел ладонью по моим волосам. Мне казалось, что я снова ощущаю руку на своей голове. Как тогда. Руку моего отца. Руку мерзкого ветра в холмах Апулии. Эта рука мне напомнила о моей стране. Жесткая рука невезения, та, что навсегда приговаривает целые поколения к труду крестьян, которые живут и изнуряют себя под солнцем в стране, где об оливковых деревьях заботятся больше, чем о людях.
Мы поднялись на судно, которое должно было везти нас в обратный путь, и эта посадка совсем не походила на то, как мы садились на пакетбот в Неаполе — шумно, в радостной суматохе. На этот раз все поднялись молча, медленно, как приговоренные. На борт всходило человеческое отребье. Больные со всей Европы. Бедняки из бедняков. Это было судно покорной печали. Корабль несчастных, проклятых, которые возвращаются на родину, терзаемые стыдом, потому что они потерпели крах. Переводчик не обманул нас, путешествие было бесплатным. Впрочем, в любом случае ни у кого не нашлось бы денег заплатить за билет. Если власти не желали, чтобы нищие толпились в Эллис Исланде, то у них не было иного выхода, кроме как самим организовать их высылку. Но зато и речи не шло о том, чтобы зафрахтовать судно, идущее в определенную страну, по месту жительства высылаемых. Пакетбот с отказниками пересек Атлантику и, приплыв в Европу, постепенно, одному за другим, оказывал сомнительную услугу главным портам, освобождаясь от своего человеческого груза.
Это путешествие, дон Сальваторе, было бесконечно долгим. На корабле часы тянулись, как в больнице, в тягостном ритме: так медленно, капля за каплей, делают переливание крови. В общих спальнях умирали. Умирали от болезней, от разочарования, от одиночества. Эти покинутые всеми существа не видели смысла жить той жизнью, в которой оказались. И часто они умирали с блуждающей улыбкой на губах, в глубине души счастливые от мысли, что ставят точку в этой череде испытаний и унижений, какой стала их жизнь.
Странно, но силы ко мне вернулись. Лихорадка прошла. Вскоре я уже смогла бродить по палубам. Я одолевала трапы и длинные коридоры. Бродила повсюду. Подходила к одним пассажирам, к другим. И через несколько дней познакомилась со всеми, независимо от их возраста и языка, на котором они говорили. Целыми днями я оказывала всем маленькие услуги. Штопала носки. Приносила попить старой ирландке или находила покупателя для одной датчанки, которая хотела поменять маленькую серебряную медальку на одеяло. Я всех знала по фамилии или по имени. Я обтирала лоб больным. Готовила еду для стариков. Меня называли «малышка». В помощь себе я привлекла братьев. Они в погожие дни выносили больных на палубу. Они разносили по спальням воду. Постепенно мы сделались курьерами, коммерсантами, сиделками при больных, исповедниками. Мало-помалу нам удалось улучшить и собственную судьбу. Мы заработали немного денег, некоторые привилегии. Каким образом? Главное — от умерших. А их было много. Было решено, что часть того, что оставалось после покойников, переходит в общее пользование. Да и трудно было поступить иначе. Большинство этих несчастных ехали туда, где их уже никто не ждал. Они оставили своих в Америке или где-то еще, куда не собирались возвращаться. Нужно ли было посылать несколько монет, которые они хранили в карманах, по адресу, куда они никогда уже не приедут? Пожива распределялась тут же, на борту. Иногда первыми захватывали добычу матросы. Но тут вмешались мы. Сделали так, чтобы экипаж узнавал о чьей-то смерти как можно позже, и в темном трюме делили все сами. С долгими переговорами. Если у покойного оставалась на борту семья, все переходило ей, если же никого не было, а это случалось намного чаще, старались разделить все по справедливости. Иногда уходили часы на то, чтобы прийти к согласию по поводу трех мотков шпагата или пары обуви. Я никогда не помогала больным с мыслью, что они скоро умрут и я смогу что-то заполучить. Клянусь вам. Я помогала потому, что хотела бороться, а это было единственным способом выжить, иного я не видела.
Мрачная и причудливая притча, изысканно стилизованная под исторический роман.Сказание о войне и власти, любви и ненависти, памяти и религии. Многоуровневый модернистский роман, по меткому выражению критика, «отражающий в древнем бронзовом зеркале современные проблемы бытия».Книга, КАЖДЫЙ из слоев которой — от внешнего, увлекательно-сюжетного, и до самого глубинного, философского, — несомненно, привлечет читателя и заставит его задуматься…
Потеря ребенка — что может быть ужаснее для отца и матери и что безнадежнее? Против этой безнадежности восстает герой нового романа Лорана Годе, создавшего современную вариацию на вечную тему: сошествие в ад. Теперь Орфей носит имя Маттео: он таксист в Неаполе, его шестилетний сын погибает от случайной пули во время мафиозной разборки, его жена теряет разум. Чтобы спасти их, нужно померяться силами с самой смертью: Маттео отправляется в ее царство. Картины неаполитанского дна сменяются картинами преисподней, в которых узнаются и дантовский лес самоубийц, и Ахерон, и железный город демонов.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.