Солдаты последней войны - [29]

– Так вы сказали сердце, Геннадий Юрьевич… Как все случилось?

– Как, говоришь? – глаза Юрьева сузились. – Как… Конечно же не по пьяни. И, конечно же, не от счастья по поводу вручения очередной премии. Все гораздо страшнее… Его попросту вышвырнули из театра! Понимаешь! Актера, которым гордилась вся страна и которой он отдал всю свою жизнь!.. Кучка негодяев оставила его без работы. И даже «спасибо» не сказала. Хотя плевал он на их «спасибо». Знаешь, благодарность от подлецов – плевок в душу. Они ему в душу плюнуть не посмели, а просто отвели глаза. Потому что до сих пор боялись! До сих пор завидовали и ненавидели!..

– И его сердце не выдержало, – тут не выдержал я и разлил еще.

– Да нет, Кира, Васька и тогда выдержал. И тогда его сердце еще билось. Еще боролось! Хотя, наверное, уже стало уставать. Он умер сегодня… На стройке… Простым рабочим.

– На стройке?!

– Именно… Оставшись без работы, он не стал искать утешения в вине. В отличие от меня…

– Ну, что вы… Что вы говорите, – мне стало неловко.

– Я знаю. Он не стал искать утешения в вине, а пошел работать. У него ведь к тому же – семья. И не раз мне говорил, что не жалеет об этом. Нисколечко! Среди рабочих людей он чувствовал себя гораздо чище и естественнее… А сегодня взял и умер… Вот так, браток… Вот так мы сегодня уходим. Ладно бы Васька погиб на какой-нибудь большой и нужной стране стройке. А то ведь строили они какой-то мерзейший супермаркет… Хотя разве сегодня стране нужны такие великие стройки?.. Вот так они его и уничтожили. И даже слово не сказали о его смерти.

– Да, сегодня противостоять злу хотя бы тем, что не принимать его и не быть с ним – уже поступок. И как больно, что продается большинство тех великих, в которых мы когда-то так верили. И которых носили на руках.

– А ты думаешь они свое не получают? Каждодневно и ежечасно. Снимаясь в убогих рекламах или играя в задрипанных киношках? Думаешь, они не понимают, что о них, которых, как ты говоришь, когда-то носили на руках, теперь вытирают ноги? Пойми меня, Кира, продажа души никогда не проходит бесследно. Заканчиваясь в лучшем случае бесславием. Не только бесславием в искусстве. Но и бесславной, никчемной, раздавленной в итоге жизнью… Знаешь, коль мы вспомнили Ваську… Я бы тоже пошел работать. Но куда? Что строить? И ради кого? Да и долго бы на работе не протянул. А вино меня убивает медленно. Хоть и верно… Счастливы мои товарищи, погибшие на войне. Они этого не видят. И по-прежнему , получается, что они погибли за светлое будущее.

– А вот здесь вы ошибаетесь, Геннадий Юрьевич! Они видят это, – тихо сказал я и посмотрел за окно, на ночное небо. Облака растворились в нем, как в чернилах, и теперь ничто не мешало звездам ярко светить. – Они видят это… И их души неспокойны…

– Ладно… Сегодня к ним в строй встала еще одна мечущаяся, неспокойная душа, – так же тихо добавил Юрьев. И тоже посмотрел за окно.

И нам показалось, что там появилась новая маленькая звездочка, неспокойно и тревожно мигающая во тьме.

Время до моих занятий пролетело незаметно, поскольку я вновь сел за свой старенький рояль и принялся за работу. После печальной встречи с Юрьевым я уже отчетливо понимал, какой должна быть моя музыка. Гимн добру и торжеству света может рождаться из скорби и боли. И чем они глубже, тем добрее и светлее должна звучать музыка.

В среду я вновь был у Ледогоровых. И вновь наблюдал за тихим и загадочным лицом рыжего мальчугана. Я так и не дозвонился до своего институтского приятеля, который по-прежнему  служил главврачом психотерапевтической клиники, и не выяснил, стояла ли там на учете Майя. И мне оставалось лишь делать вид, что я не догадываюсь о болезни его матери и о ее странных попытках самоубийства.

По просьбе Котика мы принялись разучивать «Лунную сонату» Бетховена. Хотя он по-прежнему  был равнодушен и вял.

– Иногда мне кажется, что это просто звуки, – тихо сказал он, проиграв пару аккордов. – Просто звуки и больше ничего.

– Конечно, – согласился я. – Звуки. Весь мир, кстати, состоит из этих самых звуков. Ты прислушайся. Ведь даже тишина звучит. Абсолютной тишины не существует. Нас окружают одни звуки, и мы среди этих звуков живем. И они очень и очень разные. Не согласен? И взрыв снаряда, и трели соловья – все звуки. Но какая между ними разница! Потому что одни звуки создают гармонию, а другие – хаос. Одни звуки порождены добротой, другие – жестокостью. И каждый человек всегда стоит перед выбором – чему отдать предпочтение? Я имею ввиду не только музыканта, а человека вообще. И если есть звук автоматной очереди…

– Но ведь автоматная очередь может прозвучать и за добро, – перебил меня мальчик. – Если против врага.

– Конечно, – тут же согласился я. – Здесь нет однозначного понимания. Поэтому музыка – звуки как бы в очищенном виде. Которые и помогают нам понять, что в конце концов мы выбираем в жизни. Хаос или гармонию. Вот смотри.

Я опустил руки на клавиши и сыграл мелодичный отрывок из Грига. И после минутной паузы исполнил отрывок из недавно услышанного совершенно бездарного молодого «композитора».

– Ну, что ты выбираешь, Котик?