Солдаты последней войны - [22]

– Уважение нужно заслужить.

– А я думаю, что само понятие – учитель – уже подразумевает уважение. И если этого нет… Нам больше не о чем говорить. А заслуживать в вашем доме я ничего не собираюсь.

– Где, кстати, вам щедро намереваются платить.

О, уже откровенная ирония! Не такая уж она, беспристрастная леди. И вывести ее из себя не составило большого труда. И прежде чем уйти (что я уже намылился сделать), решил во чтобы то ни стало ее огорчить.

– Боюсь, вам придется платить кому-то другому. Я сегодня совершил огромную ошибку, приехав в ваш дом. Что ж, ошибкой больше, ошибкой меньше. Дело не в количестве ошибок, а в умении их вовремя исправлять. Здесь я уж поднаторел.

– Похоже, ваша вся жизнь – сплошная ошибка.

– Что вы знаете о моей жизни? – сквозь зубы процедил я. Эту дамочку я уже почти ненавидел. – Зато про вашу я могу многое рассказать. Подобные вам встречались, к сожалению, в моей жизни. И, к сожалению, с каждым годом встречаются все чаще.

– Подобные мне? Это уже интересно.

– Напротив, это неинтересно вовсе. Настолько неинтересно, что я с вашего позволения я поспешу откланяться.

– Вы же, насколько я знаю, пришли зарабатывать деньги. И насколько я понимаю, вас не волнуют хозяева.

– Хозяева? – я презрительно усмехнулся. – Вы… Вы – хозяева?! Кто вам сказал?! Кто?!

– Раз вы позволили себе прийти сюда, значит вы с этим согласны. Или вы мне сейчас начнете рассказывать о своем безвыходном положении? Может, оно и без выхода. Но… Разве не вы допустили все это? Разве не вы избрали для себя такой путь. Не оставив другого выбора: либо кланяться хозяевам, либо тихо умирать. Ведь третьего не дано.

Мне определенно не нравился такой разговор. Не нравился ее язвительный тон. Ее невозмутимость и спокойствие. И если минуту назад мне хотелось во что бы то ни стало ее разозлить, то теперь захотелось поскорее сбежать. От ее ироничных слов, от ее серьезного взгляда, от ее близости, которая волновала и отталкивала одновременно. И я бросился к выходу. Но тихий умоляющий детский голос заставил остановиться.

– Кирилл, пожалуйста, не уходи.

Я оглянулся и столкнулся взглядом с Котиком. Он стоял, прислонившись к дверному косяку соседней комнаты. Похоже, что он все слышал.

– Ты же обещал научить меня музыке. Ведь обещал, правда?

Это было правдой. С некоторых пор неустроенность жизни превратила меня в мнительного и неуверенного типа. При чем тут Майя, при чем ее муж, при чем в конце концов хозяева и слуги? Все гораздо проще. Я пришел научить музыке одного неплохого рыженького паренька. И я остался.

Уже в детской Котик сказал.

– Она не такая… Честное слово, Кирилл. Она не такая. Она добрая. Просто она все время от кого-то защищается.

О доброте Майи я бы поспорил. Но только не с ее сыном.

– Конечно, Котик. Я знаю, что твоя мама добрая. Я знаю.

– И еще… Можно вас попросить… Не обижайтесь, если она вас станет обижать. Хорошо? И, пожалуйста, не уходите…

– Неужели ты вдруг влюбился в музыку? – я потрепал мальчишку по рыжей шевелюре.

– Пока еще нет. Но… Но вдруг случится?

– В таком случае, с чего начнем? И каков ваш, молодой человек, запас знаний?

– Поиграй, Кирилл, что-нибудь. Ну, как бы для вдохновения.

Скорее всего, мальчишка лукавил. Ему явно не хотелось заниматься. Но взглянув на его печальное, не по-детски серьезное лицо, я сдался. И опустил руки на клавиши. И заиграл «Лунную сонату» Бетховена. Мне показалось, что именно эта музыка сейчас наиболее подходящая… Я воображал себя перед огромной аудиторией и постарался передать и печаль лунной ночи, и трагедию не наступившего утра, и бессмысленность ушедшего дня. Я играл вдохновенно. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось, чтобы паренек восхитился моей игрой. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось, чтобы он меня уважал. Чтобы он привязался ко мне по-настоящему. Мне вдруг захотелось быть кому-нибудь нужным. Мне захотелось кому-нибудь помочь. И в помощь я призвал Бетховена с трагизмом его «Лунной сонаты»…

Я опустил руки. И глубоко выдохнул. И оглянулся. Котик сидел на диване, поджав ноги, и смотрел куда-то мимо меня. За окно. В его глазах я ничего не увидел. Ни восхищения, ни удивления, ни уважения. В его глазах была отрешенность и пустота. Таким его я и встретил вчера. И таким он был сейчас. Бетховен мне не помог. Но я почему-то не разозлился, а просто вдруг почувствовал огромную усталость. И мне вдруг захотелось домой. Все здесь вновь стало чужим и нелепым. И громоздкий старомодный рояль, мимо которого по-прежнему  шествовали толстые глупые утки, словно ухмыльнулся черно-белым оскалом. И я разозлился на себя, что дал слово не уходить.

– Ты здорово играл, – тихо сказал он и отвел взгляд. Он еще не научился лгать.

– Да, – ответил я. – Я действительно играл здорово. Жаль, что ты этого так и не услышал.

– Не обижайся на меня… Пожалуйста, – он поднял на меня глаза, полные мольбы.

– Ну хорошо, Котик. Давай немножечко поговорим. Слова иногда тоже нужны музыке. Согласен? Только честно, надеюсь, между нами все будет по-честному, так?

Он не ответил. Я и не ждал, потому что не хотел, чтобы Котька в очередной раз соврал.

– Котик, ты только скажи, тебя что-нибудь интересует? Например, литература? У меня, кстати, есть друг, он настоящий поэт.