Солдаты холодной войны - [103]

«Плохо, что мы прощаемся вот так, – сказал Рейган, когда переговоры закончились ничем. – Мы были так близки к соглашению. Я думаю, вы в любом случае не хотели достичь соглашения. Жаль, очень жаль».

Горбачев ответил: «Мне тоже очень жаль, что так произошло. Я хотел соглашения и делал все, что мог, если не больше».

Рейган сказал: «Не знаю, когда еще у нас будет еще такой шанс и встретимся ли мы в ближайшее время».

Горбачев сказал: «Я тоже не знаю».

На этом оба взяли свои пальто и вышли в холодную исландскую ночь. Суровый внешний вид Рейгана, уловленный фотографами, передавал его подавленное настроение, когда он прощался с Горбачевым у особняка Хофди Хаус. Когда Рейган подошел к своему бронированному лимузину, Горбачев в последний раз призвал: «Еще есть время, господин президент, – сказал он. – Давайте вернемся обратно к переговорному столу. Не знаю, что я могу еще сделать».[431]

«Вы могли бы сказать “да”», – заметил Рейган, а затем уселся на заднее сиденье автомобиля, и агент секретной службы плотно прикрыл дверь. В течение нескольких минут пресс-центр быстро облетело одно слово о том, что переговоры завершились провалом.

Позже в своих мемуарах Рейган так описывал свои чувства. «Я был разочарован – и очень зол».

По мнению Рейгана, Горбачев вызвал его в Исландию «с одной целью: убить Стратегическую оборонную инициативу». Рейган писал: «Он с самого начала знал, что вынесет этот вопрос напоследок».

Как ни странно, но Рейган, возможно, принял бы требование Горбачева ограничить исследовательские работы по противоракетной обороне лабораторией, что не очень сильно повлияло бы на процесс разработки технологий, связанных с противоракетным щитом. В 1986 году самые новейшие технологии находились в зачаточном состоянии, и это заняло бы от пяти до десяти лет лабораторных исследований, чтобы довести до того момента, когда их можно было бы испытывать в космосе.

Шульц выглядел подавленным и эмоционально выжатым, когда появился перед десятком журналистов, собравшихся в Рейкьявике. Говорил он медленно, временами делая паузы, стоял перед стойкой микрофона. «Президент великолепно провел переговоры, я никогда не испытывал чувства такой гордости за моего президента, какое я испытал за эти раунды переговоров, особенно сегодня во второй половине дня», – сказал он.[432]

«Президент, очень много сделавший для подготовки к этим соглашениям необычайного масштаба и чрезвычайной важности, просто не мог отказаться от интересов безопасности Соединенных Штатов, наших союзников и свободного мира, от этой имеющей большое значение оборонительной программы. Он должен был помнить, и он хорошо помнил, что само наличие Программы стратегической обороны – не только главная причина того, почему мы могли потенциально достичь этих соглашений, но, несомненно, ее сохранение и потенциал явятся своего рода программой, очень необходимой в действительности для обеспечения того, что достигнутые соглашения могли бы эффективно претворяться в жизнь.

И таким образом, с большой неохотой президент, проработав так творчески и конструктивно на благо этих потенциально колоссальных достижений, в конце просто должен был отказаться пойти на компромисс в ущерб безопасности США, наших союзников и свободы, отказавшись от щита, который защищает свободу».

В нескольких кварталах от этого места Горбачев тоже выглядел мрачным, разговаривая с сотнями корреспондентов, но описывал встречу как потенциальный поворотный момент. «Моим первым и главным намерением было вдребезги разбить неуступчивую американскую позицию, проведя план, разработанными нами в Москве, – вспоминал Горбачев. – Я еще не собрался с мыслями, как вдруг оказался в огромном конференц-зале. Около тысячи журналистов ожидали нас. Когда я вошел в помещение, безжалостные, зачастую циничные и бесцеремонные журналисты молча встали. Я ощущал тревогу в воздухе и чувствовал себя взволнованным, даже потрясенным. Люди, стоящие передо мной, казалось, представляли человечество, ждавшее решения своей судьбы».[433]

Вспоминая, Том Саймонс считает краткий обмен мнениями по вопросу об уничтожении ядерного оружия второстепенным событием. «Этот обмен, – сказал он, – спустя 20 лет выглядит как главный, когда уже наступил режим ядерного уничтожения. Но в то время не это было главной темой для Рейкьявика. Главной темой Рейкьявика были те крупные сокращения наступательных видов вооружения и разрыв из-за СОИ».[434]

Замешательство по поводу переговоров царило на протяжении нескольких часов и дней после Рейкьявика, и Рейган, и Шульц подверглись резкой критике со всех сторон. При отсутствии записи переговоров, которую не представляли в то время для открытой печати, неполные и разрозненные отчеты циркулировали по мировым столицам. Ближайшие европейские союзники Америки опасались, что Рейган был на грани подрыва безопасности НАТО, выводя ракеты среднего радиуса действия из Западной Европы, не обращая внимания на преимущества Советского Союза и Варшавского договора в обычных вооружениях и войсках в этом регионе.

В связи с распространением информации о том, что Рейган и Горбачев фактически обсуждали вопрос о ликвидации ядерного оружия, Рейгана и Шульца жестко критиковали в Вашингтоне за саму мысль об этом. Сторонники установления контроля над вооружениями, со своей стороны, были в шоке от того, что Рейган отказался от сделки ликвидировать баллистические ракеты в пользу непродуманного плана создания противоракетного щита. Когда американская команда вернулась в Вашингтон, вскоре проявилась Маргарет Тэтчер и организовала визит Шульца в британское посольство. «Она буквально побила меня дамской сумочкой», – вспоминал он, описывая, как Тэтчер фигурально отхлестала его своей дамской сумочкой за то, что он не смог удержать Рейгана.