Солдаты без оружия - [27]

Григорий Михайлович открыл свою папку, которую он все это время бережно прижимал к себе, достал оттуда свои записки и повернулся к секретарю обкома.

Олимов тоже приготовил к докладу нужные бумаги, которые могли потребоваться ему при разговоре, положил на обложку папки перед собой, и опершись локтями о край стола, а подбородком о ладони рук, глубоко задумался. Павел Петрович Поляков, засунув пальцы за толстый кожаный ремень, надетый поверх синей гимнастерки, — у них с Самандаровым была одинаковая привычка, заметил Ориф, — ходил взад-вперед, поскрипывая хромовыми сапогами на каблуках. Крупная по сравнению со всем телом голова с негустыми седыми волосами была опущена, брови упрямо сдвинуты, взгляд больших серых глаз устремлен на округлые носки сапог.

Удобно устроившись в кресле, Самандаров спокойно слушал первого секретаря горкома Носова, изредка что-то записывая, делая пометки в своем блокноте.

Григорий Михайлович подробно рассказывал об успехах и недочетах во всех сферах деятельности партийной организации города, увязывая это с проблемами и задачами текущего дня. Говоря о только что прошедшем собрании добровольцев рабочих отрядов, остром критическом выступлении Барот-амака, он вспомнил и о записке, посланной военкомом Серединым ему в президиум, сухо заключив:

— Наш военный комиссар, по-видимому, совершенно неправомерно считает себя безраздельным владыкой и думает, что только для того и существуют партийные органы, чтобы исполнять его приказы.

Поляков остановился, внимательно посмотрел сначала на Носова, потом вопросительно на Самандарова.

— В чем, собственно, дело, Салим Самандарович? Почему товарищ Середин позволяет себе такое?..

Самандаров в недоумении пожал плечами и что-то отметил на листке бумаги, лежащей перед ним.

— Я проверю и узнаю все, Павел Петрович! — с готовностью пообещал он.

Носов говорил недолго, и едва закончил, как, не ожидая специального приглашения секретаря ЦК, встал Ориф Олимов.

— Если вы разрешите, товарищ Поляков, я хотел бы добавить несколько слов к только что сказанному Григорием Михайловичем.

Поляков молча кивнул.

Олимов докладывал коротко, приводил конкретные цифры и данные, анализировал состояние дел в промышленности города, настроение рабочих, которые с высоким чувством патриотизма берут дополнительные обязательства: победа Красной Армии под Москвой вдохновила всех горожан, трудиться стали еще самоотверженнее. День ото дня увеличивалось количество добровольцев, желающих немедленно отправиться на фронт, в рабочие батальоны…

Поляков внимательно слушал, что говорит молодой секретарь, и одновременно удивлялся, как хорошо Олимов владеет русским языком, фразы строит правильно, акцента никакого.

Секретарь же обкома Самандаров, дослушав отчет Орифа примерно до середины, с разрешения Полякова вышел из кабинета и вернулся, когда Олимов уже заканчивал свое выступление. Он сел за свой стол, схватился за ручку и, быстро исписав с полстраницы, протянул ее Полякову. Тот прочитал и, недовольно повернувшись к Самандарову, бросил записку на стол.

— Необходимо подчеркнуть, — Ориф внимательно посмотрел на Самандарова, — что жители Мехрабада, как и весь советский народ, держат сегодня очень трудный экзамен на выносливость. Словно искусные мореплаватели, мы плывем сквозь штормы и тайфуны войны, учимся мужественно переносить огонь и смерч. Разницы между теми, кто на передовой линии фронта и на передней линии труда, почти никакой: везде нужны честные солдаты Родины. Уровень сознания советских людей, я это говорю с полным знанием дела, товарищи, сегодня свидетельствует о том, что подавляющее большинство должны выдержать этот экзамен.

— Почему подавляющее большинство, а не все?! — перебил Орифа Самандаров.

Носов тоже удивился, почему Олимов сказал так, а Павел Петрович многозначительно ухмыльнулся, поглядел на собравшихся в кабинете, переводя взгляд с одного на другого.

Ориф Олимов серьезно отвечал:

— Я сказал так, как думаю, товарищ Самандаров, — в голосе Орифа зазвучали жесткие нотки. — Не мне вам говорить, что и рис попадается с сорняком…

Уставившись своими пронзительными немигающими глазами на Полякова, Самандаров истолковал ответ Олимова по-своему:

— А, стало быть, говоря о сорняках, вы, очевидно, имеете в виду таких, как, например, Амактура? Не правда ли?

Намек секретаря обкома не оскорбил и не обидел Олимова, а скорее раздосадовал его. И когда Самандаров, поступив, как показалось Орифу, не совсем тактично, вышел из кабинета во время его выступления, а потом, вернувшись, написал Полякову записку, Олимов почувствовал, что разговор непременно зайдет о самостреле и смерти дяди Шамсии, Амактуры, и секретарь обкома обязательно найдет повод и использует свою осведомленность против Орифа. Так оно и вышло, и, когда Олимов услышал сказанное Самандаровым, вскипела его горячая кровь, бросилась в лицо, однако, не теряя присутствия духа, он подчеркнуто вежливо ответил:

— Да, Салим Самандарович, именно таких подлых и трусливых людей я и имел в виду, когда говорил о «подавляющем большинстве», а не обо всех.

Поляков только что из записки Самандарова узнал о случае с Амактурой и, пока Олимов с Самандаровым говорили, тщательно обдумывал, что должен сказать он. Стоило Орифу упомянуть о своем родственнике и назвать его подлым и трусливым, как Поляков снова спросил Олимова: