Солдаты без оружия - [171]

Прочитав эти последние слова, Амон вдруг умолк. Но его глаза не отрывались от письма. Он стал бормотать что-то себе под нос, и мать, как ни напрягала слух, не могла разобрать ни слова и раздраженно сказала:

— Да читай же погромче, ничего не слышу!

— Тут по-русски написано, — ответил Амон, не поднимая глаз.

— Ну и что ж, что по-русски? Все равно читай. Хоть и не пойму, да будто голос услышу родного. Читай!

— Сейчас. Разберу, потом, — промолвил Амон, и голос его предательски дрогнул.

Мать всполошилась:

— Что? Что там? Не тяни ты душу!

— Не знаю, трудно читать…

— Ну скорей разбирай!..

Разобрать было и вправду трудно, потому что дальше письмо писалось другой рукой, мелкими, тесно лепившимися друг к другу буквами. Как выяснилось из приписки в самом конце, продолжила его по просьбе Хамдама медсестра санитарной части гвардейского артиллерийского полка Оксана Шевчук. Под диктовку она написала:

«Братишка мой, дорогой Амон! Когда дойдешь до этого места, придумай что-нибудь для мамы, чтобы не узнала этого. Пришлось мне оборвать письмо на середине, так как мы с товарищами отражали девятую за день контратаку фашистов. Бой был тяжелым. Из моего расчета одного бойца убило, троих тяжело ранило, в том числе и меня. Осколки и пули угодили в голову, ноги и руки, не могу шевелиться. Если выживу, непременно свидимся, а иначе — поминай своего старшего брата, который так любит тебя, добром и знай, что он был верен солдатской присяге и долгу до последнего дыхания, им можно гордиться. Береги нашу маму!

Горячо обнимаю тебя и крепко-крепко целую,

твой брат Хамдам.

Октябрь 1944 г.».

Слезы застлали глаза Амона. Мать, не сводившая с него взора, разом изменилась в лице. К горлу ее подкатил горячий комок, во рту пересохло, на лбу выступила испарина.

— Что случилось? — произнесла она, с трудом ворочая языком.

— Брата ра…ранило, — вымолвил Амон, запнувшись, и одна за другой закапали на письмо слезинки.

Тетушка Муслима тоже не сдержалась, всхлипнула, схватившись рукой за сердце.

— Живой? — с надеждой спросила она осевшим голосом.

Амон кивнул головой.

Охваченные печалью, мать и сын прижались друг к другу, по щекам их катились слезы.

В это время на солнце наплыла огромная темная туча, и все вокруг померкло, по крышам и оконным стеклам забарабанили крупные капли холодного осеннего дождя.

Тетушка Муслима смотрела в окно, и казалось ей, что потемнело не на дворе, а у нее в глазах.

Но вот солнце прорвало темную завесу, и его лучик упал на голову Амона. Сумерки стали рассеиваться вместе с тучей, земля вновь озарилась ярким светом.

— Ох! — вырвался из груди тетушки Муслимы тяжкий вздох, который словно бы облегчил сердце. Утирая слезы, она сказала: — Ладно, сынок, нехорошо оплакивать живого. Пусть ранен, искалечен, главное, что жив. Жив ведь?

— Жив.

— Значит, повезло. Это счастье. Сядь, Амонджон, ответь брату, поддержи его дух. Ему очень нужно сейчас ласковое слово.

Амон пересел с подоконника за письменный стол, который своими руками смастерил отец еще в ту далекую пору, когда Хамдам пошел в школу, и начал ответное письмо такими словами:

«Привет от верного младшего брата славному, храброму и стойкому старшему брату!»

Но письмо это не дошло до Хамдама.

Дней десять спустя на имя Амона пришел толстый серый конверт, в котором оказалось большое письмо — почти на десяти листах, исписанных с двух сторон, от командира гвардейского артиллерийского полка, где служил командиром противотанкового орудийного расчета Хамдам. Письмо было посвящено описанию подвига, совершенного, как подчеркивалось, «отважным сыном нашей Советской Родины, героем Хамдамом Хайдаровым».

«Был один из хмурых октябрьских дней, — писал командир. — Дул пронизывающий ветер, сыпал мелкий дождик, то и дело переходивший в мокрый снег. Наши войска безостановочно гнали гитлеровских захватчиков и вышли на один из участков западной границы СССР. Среди бойцов, изгонявших врага с последних метров нашей священной земли, был и ваш брат, гвардии старший сержант, наш боевой друг и товарищ Хамдам Хайдаров.

Когда мы вышли на границу, Хамдам Хайдаров, как и весь полк, поклялся, что будет бить гитлеровцев с еще большей энергией, будет рваться вперед, не жалея сил и не щадя жизни, чтобы только приблизить грядущий день великой Победы. Все бойцы с честью сдержали клятву. В тот день фашисты двенадцать раз бросались в контратаку, однако добиться поставленной цели не смогли. Мы разбили их и пошли дальше на запад, вступили на территорию проклятых фашистов.

Особенно жестокой была, как теперь вспоминается, девятая контратака гитлеровцев. Десятки танков и самоходных орудий бросили они на наши рубежи. Мы перекрывали им дорогу заградительным огнем. Но они не считались с потерями, лезли напролом. В разгар сражения Хамдам Хайдаров получил приказ переменить позицию — занять со своим орудием место на возвышенности, что примыкала к нашему правому флангу, и с помощью радиотелефона корректировать огонь полковых батарей, а если противник попрет и на эту возвышенность, то принять бой, удерживать ее до тех пор, пока подойдет подмога.

— Задача ясна, товарищ гвардии майор, — сказал Хамдам Хайдаров. — Разрешите выполнять?