Солдаты без оружия - [2]

Перед ними предстал командир медсанбата капитан Лыков.

— В чем дело, спрашиваю?

— Пострадавшего доставили, — доложил Сафронов. — Несчастный случай на марше.

— Часть? Какой части?

Танкист ответил.

— Не принимаем, — оборвал Лыков. — Везите в свой медсанбат.

— Как это? — удивился танкист.

— Тем же способом.

— Так ведь он… это… — растерялся танкист.

— Везите в свой медсанбат.

— Ах, разъязви вас, — пробурчал танкист и посмотрел на Сафронова укоризненно, точно ожидал именно от него помощи и не получил ее.

Подошли сестры с носилками и тоже уставились на своего капитана. Он понимал, что при них старшему по должности возражать нельзя, но не мог удержаться.

— Товарищ капитан! — окликнул Сафронов капитана Лыкова, уже сделавшего шаг в сторону палаток. — Быть может… осмотреть все же?

Он хотел поговорить по возможности тихо, на спокойных тонах, но Лыков громко оборвал его:

— Выполняйте приказание! — И, видимо, поняв бестактность своего обращения с молодым, еще мало знакомым врачом, добавил: — Вижу, что транспортабельный. — И еще тише: — Я тоже выполняю приказание.

— Но разрешите хотя бы осмотреть раненого?

— Нечего время терять.

Сафронов взглянул в его рябоватое круглое лицо, серые колючие глаза, отливающие сейчас угрожающим светом, и решительно шагнул к танкисту:

— Где раненый?

В этот миг на дороге появился «виллис». Он резко остановился у танка. Показалась крепкая стремительная фигура корпусного врача, Лыкова-младшего.

— Привет, орлы! — бодро поздоровался он, окинув присутствующих острым взглядом. — Что случилось?

Командир медсанбата Лыков-старший начал докладывать:

— Привезли раненого. Не принимаю. Не нашего соединения.

— Принять. Все наши, — повелительно произнес Лыков-младший и улыбнулся одновременно и Сафронову, и сестрам, и танкисту. — Ты привез? — Он похлопал танкиста по плечу.

— Так точно. Приказано доставить. А тут…

— В порядке. Примут.

Сестры уже укладывали раненого на носилки.

— Молодцы, — ободрил Лыков-младший.

— Но ты же сам… Категорически… — начал было Лыков-старший.

— Пошли, — оборвал Лыков-младший и повелительно кивнул брату.

Проходя мимо Сафронова, он бросил через плечо:

— Займитесь, — и подмигнул ему, будто благословил на веселенькое дело.

Сафронов не удержался и посмотрел вслед братьям. Младший шел размашисто, твердо, сердито, а старший чуть приотставал, приволакивал ноги. Впечатление было такое, будто младшего посылали за старшим, оторвав от важных занятий, и вот теперь он недоволен и зол на брата.

«Обычно наоборот: старшие младшими недовольны бывают».

Это «наоборот», это несоответствие не то чтобы удивило Сафронова, но надолго врезалось в память.

II

Прошли танки, и вновь наступила тишина и спокойствие. В медсанбате потекли обычные деньки, вроде бы и занятые, и в то же время пустые. Подъем, спецучеба, совещания. Все по расписанию, но все как бы не серьезное, а игрушечное. Люди что-то делали, но находились в ожидании настоящих дел.

Медсанбат при танковом корпусе только что создавался. До сих пор существовала медико-санитарная рота. Однако жизнь, последние боевые операции показали, что рота не может выполнить задач по оказанию срочной медицинской помощи раненым бойцам и офицерам. И вот в 1944 году в танковых соединениях начали создавать медсанбаты, точно такие же, как в стрелковых дивизиях. Новому медсанбату спешно присвоили необычный номер «0013» и записали в списки действующих медицинских подразделений.

И людей, и медикаменты, и необходимый инструмент — все собирали с миру по нитке: из армейских и фронтовых резервов, из госпиталей. За несколькими врачами, в том числе и за капитаном Сафроновым, специально приезжал в Москву корпусной врач Лыков-младший. Но все равно медперсонала не хватало. А уже пришли танки. И Сафронов слышал от опытных людей: «Скоро наступление начнется». Он еще никогда не участвовал в наступлении, только все ожидал его. Ждал, ждал, ждал, но, когда оно началось, их часть неожиданно переформировали, а его направили в резерв, в Москву.

«С кем же, и как же, и что же мне делать? — думал Сафронов, лежа на носилках, за брезентовой занавеской, в той же двухмачтовой палатке, где находились сестры, пока что единственные подчиненные его, командира приемно-сортировочного взвода. — Надо ж будет принимать раненых, сортировать, поить, кормить, оказывать помощь, подавать в операционную». Еще полагалось четыре санитара и фельдшер, но их не было. Фельдшера обещали при случае. О санитарах говорили коротко: «Будут».

«Но когда же? Когда?» — в душе негодовал Сафронов.

Остальные медики — его товарищи по медсанбату — уже побывали в нескольких операциях и, казалось Сафронову, были даже рады затишью и покою. Им как будто доставляло удовольствие это состояние ожидания, и чем далее откладывалось то главное, ради чего их собрали в один батальон, тем было лучше для них. В свободное время они охотно ходили по лесу, собирали грибы и ягоды, слушали птиц, а по вечерам, сойдясь в кружок, пели песни.

Сафронову стоило большого труда сдерживать себя, не показывать своего нетерпения, быть со всеми, делать, как все, — сидеть, слушать, петь песни. Он ни с кем не говорил о том, что его тревожит и не дает покоя. Да и с кем говорить? У него еще не было ни друзей, ни близких товарищей, были пока что сослуживцы. И было достаточно времени изучать коллег, приглядываться к ним и делать выводы о них для себя.