Солдаты афганской войны - [121]

В это время к месту происшествия на двух БМД уже прибыло подкрепление. Приехал сюда, чтобы во всём разобраться на месте, и комендант Кабула. Пока осматривали трупы и искали убежавшего солдата, отовсюду стали подходить живущие по соседству афганцы. Собралась довольно большая толпа. Вскоре спящего Петрова обнаружили и повели к БМД. Возбуждённая толпа чуть его не растерзала. Афганцы кричали и вели себя очень агрессивно. Дело чуть было не дошло до столкновения.

Петрова увезли и посадили на гарнизонную гауптвахту. Началось следствие. Чтобы лучше выяснить личность Петрова, к нему на родину — в новосибирскую область — отправили офицера. Там он сходил в милицию и навёл о Петрове справки. В милиции Петрова знали хорошо: до армии, буквально в течение нескольких месяцев, он умудрился четыре раза побывать в вытрезвителе. Кроме того, Петров имел судимость — отсидел десять месяцев “химии” за то, что ударил парня вилами и отобрал у него мотоцикл. Одно теперь было уже ясно: преступление Петров совершил не случайно, будучи пьяным, а вполне закономерно — это было в его стиле.

Пока велось следствие, Петров находился в одиночной камере. Один раз перед судом к нему на свидание пустили его приятеля-земляка, служившего вместе с ним в автороте. Они говорили совсем немного. Петров уже знал, что его приговорят к расстрелу, но внешне был спокоен. Сказал, что ему приписывают, будто бы он убил Гадалина: "Не так это было. В Гадалина я не стрелял — его убили в перестрелке. Но всё равно расстреляют, так что без разницы".

Суд над Петровым проходил во дворце Тадж-Бек, где находился штаб 40-й армии. Это был показательный суд. Сюда прибыли представители личного состава с различных полков. Всё было уже спланировано наперёд. Общественный обвинитель, которым был комсорг нашего батальона, требовал исключительной меры наказания — расстрела. Расстрела требовали и представители афганской стороны. В обвинительных речах даже слышались призывы устроить показательный расстрел перед строем, чтобы видели и солдаты и горожане. Петрову надеяться было не на что. Своей вины он не отрицал и свои действия не оправдывал. Даже сознался в том, что застрелил Гадалина, якобы за то, что тот предложил сдаться.

Когда Петрову дали последнее слово, он только тихо попросил, чтобы о случившемся не говорили родным. Судьи вынесли приговор — высшая, исключительная мера наказания — расстрел.

Сразу после приговора Петрова увезли в Союз на казнь. Командира полка Батюкова за это ЧП сняли и перевели в Союз в другую часть, вместо него назначили другого.

Новая БМД

В марте к нам в часть из Союза прибыли новые БМД взамен тех, которые забрали осенью на капремонт. Абсолютно новенькие — только сошли с заводского конвейера. Я был уверен, что на машину посадят кого- нибудь из молодых операторов — их в роте хоть отбавляй, а мне до дембеля оставалось всего-то два месяца. Кроме того, ещё по осени ротный вручил мне пулемёт — оружие более тяжёлое — стало быть менее почётное, а раз так — значит за что-то меня тогда невзлюбил. Так что на машину я не рассчитывал. И вот узнаю — БМД досталась мне! Почему Хижняк так осчастливил меня перед самым домом, мне было совершенно непонятно.

И теперь, когда другие дружно печатали шаг, бегали и надрывали мышцы на турниках, я с молодым механиком приводил нашу БМД в боевую готовность: он возится в силовом отделении, а я, наведя порядок на месте оператора, расположусь рядом и думаю о самом приятном: о приближающемся дембеле, о той беззаботной, полной наслаждений жизни, которая поджидает меня на гражданке. Там будут и домашние котлеты с картошкой, и горячая ванна, и девушки на пляже — словом, рай на земле, да и только.

Почти сразу наша БМД стала выезжать на охрану комендантского часа. Патрулировать ночной Кабул — одно удовольствие. Мою БМД определили на самый лучший — подвижный пост. Старшим у нас был лейтенант Корчмин.

Обычно Корчмин сразу же выгонял меня с моего места в башенном отделении, одевал шлемофон, устраивался там поудобней и засыпал. Я занимал его командирское место и, пользуясь тем, что командир увлечён сновидениями, чтобы его не разбудить, рукой показывал механику направление, куда надо ехать. Так мы ездили по всяким улочкам и закоулкам Кабула. Сворачивали с маршрута куда-нибудь в сторону по дороге и так едем куда глаза глядят — пока не упрёмся в тупик или пока дорога не сожмётся стенами домов так, что становилось тесно для БМД. Чтобы не заблудиться в лабиринтах ветвящихся улиц я всегда держал ориентир по горе, которая находилась неподалёку от Дворца Народов. Гора была высотой метров двести, хорошо просматривалась со всех районов и имела два горба, по ним, лучше чем по карте, можно было всегда определить своё местонахождение.

Раза три-четыре в течение ночи из центрального пункта опрашивались все посты. Услышав вызов, Корчмин на секунду оживал, стучал мне сапогом, и я, нажав на переключатель от шлемофона, отвечал шифром: "У нас — всё нормально".

Один раз, плутая по улицам, дорога нас вывела за город. Почти на предельной скорости, прорезая светом фар темноту и оставляя после себя шлейф гари, мы помчались по трассе. БМДшка тряслась от скорости, и я, сидя на броне, с восторгом всматривался в даль. Кругом лежала степь. Всё дальше удалялись слабые огни Кабула. Свежий ветер бил в лицо и ощущение простора свободы пьянило душу. Но проехав так несколько километров приятные ощущения стали несколько убывать, зато на смену им стали нарастать ощущения опасности и страха, — Не далековато ли заехали? Как бы на банду не нарваться. А то как умочат из гранатомёта — и конец приключениям!