Солдатский долг - [2]

.

Для них, уроженцев Германии, родиной была, в первую очередь, их малая родина. Они верили, что поступают правильно, подчиняясь приказам своих командиров, ведущих их в далекие страны. Нам следует признать, что, вопреки пустившей глубокие корни тенденции, эта позиция нуждается в наши дни в оправдании.

В рамках поставленной перед собой задачи, я попытаюсь решить важную проблему повиновения, которая возникает как в военной, так и в обычной человеческой жизни, то есть определить границы повиновения и власти командования. Эта проблема стала фундаментальной для нашего народа со времени появления Гитлера, но достигла крайней степени по причине многочисленных решений, которые каждому из нас приходилось осуществлять на практике в ходе войны.

Глава 1. Формирование рейхсвера в мирное время

Рейхсвер и республика

Для того чтобы дальнейшее развитие событий стало более понятным, следует бросить взгляд назад, на период, последовавший за Первой мировой войной. И вот спустя годы, после многих необыкновенных событий, воспоминания о которых начинают заволакиваться дымкой забвения, постепенно вырисовывается история возникновения германского вермахта.

Отречение германского императора, а с ним отречение и всех других монархов[4] освободили армию от присяги на верность суверену, и этот разрыв с вековой традицией стал причиной ее краха. Кому офицерский корпус и немецкий солдат станут служить в будущем? Новые хозяева республики видели в армии в лучшем случае неизбежное зло, негативного влияния которого на будущее развитие государства следовало всячески избегать. Фактически они признавали, что солдат обязан в первую очередь защищать родину, а не служить какой-либо конкретной форме правления. Как и сегодня, офицер представал неким пережитком давно прошедшей эпохи, к которому следовало относиться с величайшей настороженностью.

Одной из главнейших заслуг фельдмаршала фон Гинденбурга история назовет то, что он сделал возможным создание новой армии республики из прежней армии, пережившей массовую демобилизацию и отправленной по домам. В момент, когда исчезли все традиционные власти, пример этого человека оказал не только материальную, но и духовную поддержку офицерскому корпусу, по-прежнему готовому взять в руки оружие и исполнить свой долг. Его фигура в какой-то степени заменила фигуру монарха. Пока большинство армии было занято демобилизацией, значительные ее силы еще вели на востоке бои против польской армии Пилсудского, которую мы во время войны позволили сформировать, обучить и вооружить[5]. Наши войска, в чью задачу входила защита границ, состояли частично из старых соединений, частично из добровольцев, влившихся в их ряды. После начала мирных переговоров они использовались земельными и центральным правительствами лишь для поддержания порядка. Подрывные элементы, которые после падения монархии и наступления полного бессилия властей принялись организовывать антидемократическую коммунистическую систему, были, по приказу правительства, подавлены войсками. Если бы солдаты не закрыли собой брешь и не подняли бы знамя разума и порядка, политическим руководителям молодой республики этого бы сделать не удалось.

Против своей воли и вопреки нашим убеждениям мы оказались вовлечены в междоусобную борьбу. Со времени установления республики нам не раз пришлось сталкиваться с серьезными вопросами, волновавшими нашу совесть. Помню частые жаркие споры, которые мы, молодые, вели между собой или со старшими и которые неизменно крутились вокруг следующего вопроса: «Куда все это нас приведет? Может быть, нами плохо руководили? Не сражаемся ли мы, в действительности, за политическую и экономическую систему, нам совершенно чуждую?» И тогда, и после 1933 года мы двигались на ощупь и искали в наших дебатах точки опоры. Генералы с известными именами, такие как Леттов-Форбек[6], Маркер, Люттвиц, командовали нами и указывали, что наш долг, невзирая на форму правления, – защищать существование нашей родины от внутренних и внешних врагов. Поэтому позднее нам казалось совершенно необъяснимым, почему этим генералам, действовавшим по приказу правительства и обеспечившим его выживание, отплатили самой черной неблагодарностью, доходившей до вываливания их имен в грязи, а то самое правительство, которое было им всем обязано, даже не пыталось их защитить.

Все, принимавшие участие в гражданских боестолкновениях 1919–1923 годов, сохранили о них самые печальные воспоминания. Ни один солдат не может желать того, чтобы оказаться, по приказу правительства, вовлеченным в борьбу против своих же соотечественников. Сердце его должны терзать самые мучительные сомнения. Должен ли он отказаться повиноваться, если находится на службе и связан дисциплиной? Может ли позволить себе самостоятельное решение, которое способно увести его с пути долга, притом что он далеко не всегда в состоянии правильно оценить политическую ситуацию, тайные цели и скрытые мотивы? Для нас, молодых, особенно обидным казалось видеть то, что любое решение отвергалось инертным большинством и что среди безвольных людей, испытывавших на себе давление обстоятельств, лишь две группы еще были готовы сражаться за идею: с одной стороны, германские солдаты, а с другой – их заклятые враги, коммунистические отряды, ведущие гражданскую войну. И именно в их рядах мы встречали вчерашних товарищей. Помню одного из самых энергичных среди них, бывшего фельдфебеля одного саксонского полка, с которым я столкнулся при весьма неудобных обстоятельствах – во время уличного боя. На нас обоих были одинаковые ленточки: на нем – медали военного ордена Святого Генриха, на мне – Рыцарского креста того же ордена. Вручались эти награды крайне редко, лично королем Саксонии. Смутившись от того, в каких условиях приходится жить и при каких обстоятельствах довелось встретиться, мы пожали друг другу руки. В нас жило выкованное в боях чувство принадлежности к одному целому, и разрыв этого целого наполнял нас грустью.