Солдат трех армий - [98]

Представители «фольксштурма» явились на совещание у командира корпуса с такой же точностью, как и прочие командиры. Потом прибыл командир корпуса,

Представители «фольксштурма» явились на совещание, но все еще опаздывал гаулейтер Кох и его свита.

Мы ждали целый час. Затем началось совещание, своего рода штабные игры, которые должны были дать нам представление о наших боевых возможностях. Прошло еще десять минут, и мы услышали, как подъезжает колонна машин — разумеется, не с газогенераторами. Слышно было, как хлопали дверцы автомобилей, все громче звучали голоса новоприбывших «господ», и наконец перед нами предстал гаулейтер, а вслед за ним в дверях показались толстые животы в коричневых мундирах со многими звездочками и позументами. Как и в 1933 году, когда я в Берлине посетил штаб штурмовых отрядов, все это производило впечатление какой-то оперетты.

Гаулейтер и его свита подняли руки для «германского приветствия» — совсем по-военному, но только с опозданием на час.

Командир корпуса чуть согнул правую руку в локте, что с трудом можно было счесть ответом на приветствие. Он указал на несколько свободных стульев, приготовленных для господ из партийных инстанций, и продолжал руководить совещанием.

Вероятно, гаулейтер предполагал, что собравшиеся командиры боевых подразделений Ожидали его прихода с почтительным нетерпением, и, когда он, кому фюрер доверил быть «спасителем» Восточной Пруссии, наконец появится, его встретят звуками военного марша и хриплыми криками "хайль!".

Между тем мы с любопытством смотрели на него. Ведь за долгие годы войны нам не приходилось лицезреть какого-нибудь гаулейтера. Засим мы вновь углубились в изучение наших карт.

Мы всегда считали, что ход событий на фронте — это дело вермахта; пусть партия заботится о женщинах и детях и обо всем том, чем грозит родине тотальная война. Мы нуждались в пополнении и чудо-оружии, а вовсе не в гаулейтерах и штандартенфюрерах. Появление этих персонажей на совещании мы восприняли как обременительную помеху.

Все это чуть ли не закончилось скандалом. Оплывшее лицо алкоголика Коха налилось кровью, и казалось, что он сейчас заорет, однако Кох внезапно повернулся и, не прощаясь, вместе со своей свитой покинул помещение.

Командир корпуса заключил эту интермедию словами:

— Итак, на чем мы остановились?

На это меткое, облеченное в вопросительную форму замечание мы отозвались громким смехом и продолжали штабную игру, как если бы не было никакого перерыва. Вернувшись на свои командные пункты, мы тотчас же принялись за дело, чтобы осуществить предписанные нам мероприятия.

Я как раз составлял приказы по ротам, когда зажужжал полевой телефон. Обер-фельдфебель Май подал мне трубку:

— Господин капитан, у аппарата интендант дивизии.

Этот интендант был в состоянии утащить из покинутых учреждений огромное количество писчей бумаги для машинок, но не мог снабдить нашу часть носками для солдат.

Взволнованный интендант сообщил мне, что некий представитель партии предъявил претензию. Обер-лейтенант Райнерт приказал забить корову для своей роты, а это запрещено.

Гаулейтер Кох, исходя из того, что Восточную Пруссию ни в коем случае не следует отдавать, приостановил эвакуацию населения и запретил под угрозой наказания снабжать армию продовольствием за счет местных ресурсов. Мне это было хорошо известно, но я считал этот запрет совершенно бессмысленным, поскольку централизованное армейское снабжение не функционировало. Я задал недоуменный вопрос:

— Как так запрещено?

На другом конце провода наступило молчание. Интенданту нужно было посоветоваться с золотым фазаном — так мы именовали чиновников нацистской партии. Засим последовал ответ:

— В интересах снабжения рейха по окончании войны и для обеспечения приплода необходимо сохранить поголовье. Вот господин и желает составить протокол.

— Скажите ему, что обер-лейтенант Райнерт действовал по моему приказу! Солдаты не могут идти в бой не жравши.

Испуганный интендант сообщил мне, что в таком случае господин из партии должен составить протокол вместе со мной.

Тут я взорвался.

— Пусть этот господин меня… Если он хочет получить протокол, пусть пожалует на мой командный пункт.

Усердный чиновник не откликнулся на мое настойчивое приглашение.

Мы устали от войны, мы жаждали ее окончания. Вопрос о причине — "почему? " — уже не ставился, его сменил вопрос: "Как долго еще это будет продолжаться? " И это «как долго еще» содержало в себе и первоначальный ответ на «почему». Мы уже почти не видели смысла в продолжении войны. Но для того, чтобы прекратить борьбу, чтобы вопреки приказу и присяге содействовать скорейшему окончанию войны, нужна была большая сознательность, способность справиться с внутренними сомнениями, решимость, исполненная риска. Я был далек от таких мыслей. Как и многие мои товарищи, я больше всего надеялся на чудо, на новое оружие неслыханной силы, которое остановило бы неудержимо стремившуюся вперед Красную Армию и могло бы ее уничтожить, дабы мы наконец обрели покой и закончилась война. Я не смел и думать о том, что возможна победа Красной Армии и оккупация Германии.