Солдат трех армий - [18]

Та форма, в какой все это преподносилось, приучала меня к совершенно необычному ходу мыслей, который имел свою притягательность для меня, тогда еще молодого и восприимчивого человека. От напрашивавшихся возражений я отделался, прибегнув к самообману. Я попросту исказил смысл сказанного, передернул, внушив себе, будто Гитлер выступает против мирового еврейства в целом, а не против отдельных евреев, таких, как мой друг Вильгельм Дейч и другие, проявившие себя в общении со мной только с самой лучшей стороны.

Когда стихли последние аплодисменты, я вышел вместе с хлынувшей наружу огромной толпой, преисполненный гордости, что принадлежу к избранному народу.

Как-то мне довелось побывать с Густавом Эрнстом на другом, не столь многолюдном сборище, где выступал бывший генерал колониальных войск фон Леттов-Форбек.

Сначала какой-то национал-социалистский оратор изложил программу своей партии. Я не очень-то соображал, что он имеет в виду, говоря об уничтожении процентного рабства, но я был, безусловно, против всяческого рабства, Он ратовал за фронтовиков, но и для рейхсвера у него нашлись лестные слова. Этим он мне как нельзя более потрафил, ведь я домогался зачисления в рейхсвер. А с позорным Версальским договором, заявил оратор, надо разделаться. Я и с этим был согласен.

Особенно воодушевляла меня идея народной общности без классовой борьбы. Я представлял себе, как будет чудесно, когда никто больше не посмеет смотреть свысока на сыновей сапожника, когда у хорошо знакомых мне заносчивых отпрысков богатых семейств поубавится спеси, когда я перестану быть ни рыба ни мясо, принадлежа к этой чертовой середине, а наконец найду свое настоящее место в огромной народной общности.

Когда оратор, перейдя на фортиссимо, заключил свои политические выводы «хайль-гитлером», слово взял генерал в отставке фон Леттов-Форбек. Это было несколько многословное и все же интересное описание операций его «колониальных войск» в Африке. В заключение он выразил уверенность, что Германии под водительством Адольфа Гитлера не откажут вернуть принадлежащие ей колонии, обещал снова быть на своем посту и призывал молодежь готовиться к задачам, которые ей придется решать в колониях.

Слушатели громко и долго ему аплодировали, больше, чем первому оратору, очевидно, за то, что он старый генерал.

Вот тут-то и всплыла снова на поверхность моя затаенная мечта об усадьбе с верандой, откуда открывается вид на плантацию.

Как только собрание закрылось, я остановился у выхода и попросил включить меня в список желающих вступить в национал-социалистскую партию. Немало людей сделали то же самое в этот вечер и в этом месте, как, впрочем, и в другие вечера во многих других местах.

По дороге домой Густав Эрнст спросил меня, где я пропадал, он потерял меня из виду и ждал на улице,

— Я подал заявление о приеме в партию, – сияя радостью, сообщил я.

— Но послушай, если тебя зачислят в рейхсвер, тебе нельзя состоять в партии. Давай вернемся, и ты возьмешь свое заявление обратно.

— Глупо, Густав. Со дня на день Гитлер придет к власти. А тогда я и не пойду в рейхсвер, а сразу отправлюсь в колонии, это же ясно!

— Ах ты, олух, неужели поверил, что это правда — колонии и вся та чушь, которую молол Леттов-Форбек?

— А как же, иначе ему не позволили бы выступить. Густав Эрнст смеялся до колик.

— Приидите ко мне, младенцы, дабы почитать «Майн кампф» Адольфа Гитлера… Я дам тебе потом эту книгу, и ты убедишься, что мы отказываемся от колоний, так как собираемся переделить мир с Англией. Наше жизненное пространство — на Востоке. Разводить лошадей и сажать капусту ты можешь в Польше и России.

Меня точно обухом по голове: нет, Густав ошибается! Я так долго мечтал и столько слышал о колониях, а он делает широкий жест — отказывается от них. Нет, тут что-то не так.

— Если Гитлер это написал и этого действительно хочет, он бы никогда не позволил Леттов-Форбеку говорить, с этим-то ты должен согласиться?

Густав Эрнст положил руку мне на плечо и многозначительно на меня посмотрел.

— Во-первых, ты можешь прочесть это собственными глазами. Во-вторых, мой брат тесно связан с Ремом, Геббельсом и Гитлером. Не сомневайся: все, что я говорю, верно. Что до старого генерала, то ты слышал, как ему хлопали. Нагородил он чистейшую ерунду, но лучшей вывески, чем его персона, нам не найти. На него отлично клюют члены Национальной партии. Впрочем, на будущей неделе в «Спортпаласте» состоится большой митинг, вот на него приходи непременно. Говорят, будет принц Аугуст-Вильгельм, сын кайзера. Когда Ауви выступает в форме штурмовика, успех цирку обеспечен, народу тьма.

Через несколько дней я забрал свое заявление о приеме в национал-социалистскую партию.

— А почему, собственно? – спросил меня руководитель ячейки.

— Я вступаю в рейхсвер.

— Надо было сразу об этом сказать. Это, конечно, меняет дело. Но так или иначе, нам нужно иметь побольше своих людей в рейхсвере. Что ж, ладно, но связь мы сохраним?

Связь мы сохранили.

Но вот однажды среди обычной почты оказалось письмо в синем конверте. Я созвал всех друзей на торжественные проводы, а мать собирала меня в дорогу, в Кольберг, не переставая плакать оттого, что ее младшенький, которого она растила в самые тяжелые времена, покидает теперь отчий кров, да еще, на беду свою, идет в солдаты.