Солдат - [70]

За время моего отсутствия в расположении родного батальона, в лагере многое изменилось. Во-первых, все подъезды к пансионату, где мы базировались, были перегорожены блокпостами, окопами, дотами и завалами из строительного мусора. В совокупности получилось, вполне неплохое укрепление, ничего долговременного, но и с наскока не взять. Во-вторых, пляж, где мы в прошлом году так любили загорать, был абсолютно безлюден, и украшен двумя деревянными табличками. На одной, ближней к лагерю и линии окопов, идущих по берегу, было написано: «Осторожно, мины!» На другой табличке, метра через три, поближе к воде: «Сказано же, что мины. Назад!», понизу подпись: «прапорщик Тукаев». И в третьих, в самом лагере были посторонние, полсотни молодых черноголовых и смуглых «индейцев» с Кавказа, которые с утра и до самой поздней ночи, под руководством наших инструкторов, занимались боевой подготовкой.

Как мне рассказали парни из моей тройки, горцы собрали почти полторы тысячи парней из молодняка, от пятнадцати до семнадцати лет, и по договоренности с Симаковым, группами по полсотни человек, распихали их по нашим самым боеспособным подразделениям. Здесь, вдали от дома, они постигали военную науку, и готовились в начале осени вернуться домой. Положение кавказцев день ото дня становилось все хуже, их еще неокрепший Союз трещал по швам, и под напорам южан из Халифата, они постоянно отступали и сдавали свои населенные пункты один за другим. Горцы не могли выделить бойцов, которые будут заниматься тренировкой подрастающего поколения, и самое главное, не имели для этого никакой материальной базы. Вот и приходилось, за счет нашей казны и на нашей территории, готовить для них пополнение.

Впрочем, тренирующийся горский молодняк, видел я не часто, они все время пропадали на полигоне, оборудованном за лагерем, а я находился на базе и занимался сортировкой информационного пласта из флэшек, прикупленных у компьютерного фаната Эдика. Однако один кавказец все же привлек мое внимание. Это был их наставник, контролирующий обучение своих питомцев, алим, что значит ученый, Иман Гойгов, старый и седовласый, но все еще крепкий высокорослый горец, лет около семидесяти, который, наверняка, очень хорошо помнил времена до пришествия чумы.

Жил он в отдельной комнате пансионата, и день этого старика начинался каждый раз одинаково, по пояс голый он выходил в лес, делал трехкилометровую пробежку, и после этого присоединялся к утренней зарядке своих воспитанников. Потом, в неизменной высокой папахе, в черной одежде, состоящей из рубахи и брюк, и таких же черных, мягких кожаных сапог, появлялся в лагере, где завтракал вместе со всеми. После чего уточнял у наших инструкторов план занятий на день, что-то одобрял, что-то переиначивал, и после этого, отправлялся на полуразрушенный каменный мол, вдававшийся в море, и до полудня сидел там в одиночестве. Вроде как, размышлял о вечном. Своеобразный человек, который чем-то запал в голову, и чем дольше он находился рядом, тем больше он беспокоил меня, и я никак не мог понять почему. Так продолжалось неделю, пока, совершенно случайно, я не увидел, как он проводит со своими пареньками ежевечерние занятия по рукопашному бою.

«Олег, — мелькнула в голове мысль, — этот самый старик, двигается точно так же, как и верный наемник Кары, который одолел меня в Пазаре, смог от пули уйти и спасти своего вожака». Присмотрелся к дедушке Иману поближе, и заметил, что общие у них с Олегом не только движения и ухватки, но и слова, и жесты, и даже манера сидеть у костра. Странно это? Еще как странно, и я, переговорив с командиром роты, решил обратиться прямиком к Еременко. Не откладывая дела в долгий ящик, прямо с утреннего построения, направился к комбату, и рассказал ему все как есть. Еременко, что характерно, ничуть не удивился, видимо что-то знал об этом старике, и только сказал, что ничего странного в этом нет, а мне надо переговорить со стариком, и я все узнаю сам. В связи с чем, он дал мне один выходной день, и разрешил взять свой спиннинг.

Намек про спиннинг был понят и, взяв рыболовные снасти, я отправился вслед за Гойговым на мол. Старик без движения сидел на раскладном стуле, и смотрел на море. Прямо, блин, Хемингуэй в кавказском варианте. Я примостился в метре от старейшины и начал готовить спиннинг. В это время он заговорил и с неистребимым кавказским акцентом спросил:

— Тебя ведь, Саша зовут?

— Да, — я повернулся к нему.

— Я заметил, что ты всю неделю наблюдаешь за мной. Что-то не так? — старик был невозмутим как скала, даже не повернул ко мне свою голову, и все так же продолжал наблюдать за морем.

— Вы напоминаете мне одного из моих знакомых.

— Кого же? — старейшина соизволил обернуться и посмотреть на меня.

— У наемника Бурова, по прозвищу Кара, есть один боец, Олегом зовут, фамилию не знаю, клички или позывного нет.

— Угу, — только и пробурчал он.

— И что, это все, что вы хотите мне сказать?

— А я тебе ничего и не должен говорить, парень. Я узнал, что хотел, и меня твое объяснение полностью устроило.

— Но ответа не получил я.

— Ха, — ухмыльнувшись в бороду, старейшина еле слышно засмеялся и сказал: — Ты не задал вопроса, Саша, а потому и не получил ответа.