Солдат - [39]

— Ирочка, золотце, — окликнул я одну из проходящих мимо медсестер, — будь добра, включи радио, а то речь президента только дали и тишина.

Стройная кареглазая девица восемнадцати лет, остановилась, с укоризной в глазах, посмотрела на меня и ответила:

— Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.

— Знаю, — улыбнулся я, — но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может быть, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.

— Нельзя тебе, — она запнулась, — чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется, — девушка грамотно изобразила смущение, и щеки ее украсилась легким румянцем.

— Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое, это ведь не страшно, — попытался я продолжить разговор. — Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.

— Нет, — усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками на выход.

Ничего, все одно, к вечеру я ее уболтаю и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как, глазками стреляет. Опять же ухажеров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.

В палатку вернулся Филин и, что плохо, от него несло запахом табака. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.

— Что врачи сказали? — обратился я к нему.

— Ничего хорошего, Мечник, — он прилег на кровать, и та жалобно скрипнула, — но и ничего особо страшного. Говорят, что негоден я теперь к службе. Что-то мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какой-то нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, все, кончился сержант гвардейского спецназа Филин, и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.

— Домой поедешь?

— Да, здесь оставаться, никакого смысла нет. Пять лет, я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить как все обыватели. Тем более, что давно хотел фермерством заняться.

— Что выращивать будешь?

— Овощи, фрукты, картофель, капусту, и прочие баклажаны-кабачки.

— А ты сам откуда?

— Поселок Гвардейский, — усмехнулся сержант и тут же спросил: — Что, не слыхал о таком?

— Нет, а где это?

— Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В свое время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, кое-кто остался, а среди них и батя мой.

— Так ты, получается, потомственный гвардеец?

— Ага, третье поколение.

Кивнув на выход из палатки, я спросил:

— Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?

— Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделю-другую, две наших роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.

— Что про потери говорят?

— Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения, «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью, и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы, и первым делом в блиндажи лезли.

— Не понял, а как же они самоджигались?

— Смесь горючая, как парни говорят, двухкомпонентная, собака понимает, что достигла цели, бьется об металл, две-три бутылки вдребезги, и происходит возгорание. Слух ходит, что даже пару БТРов так твари спалили.

— Не хило, повоевали.

— А то, это же «беспределы», и чего от них ожидать, никогда не угадаешь.

— Из наших командиров, видел кого?

— Черепанова и Еременко-младшего, возле офицерской палатки сидят, врачихам байки про свое геройство рассказывают.

— А комбат?

— Майор, как говорят, уже третий день в расположении батальона, в Кисляковской. Наверняка, новобранцев по полигону гоняет до потери пульса.

— Это да, он такой, только дай кого-нибудь потренировать, — согласился я.

Разговаривать было больше не о чем, все уже обговорено не по одному разу, и я заснул. Однако уже через час меня подняли доктора и велели в срочном порядке освободить койку.

В непонятках, что к чему, собрал свои вещи, скинул пижамку, переоделся в родной выстиранный камок и вышел из палатки. На каменной площадке перед длинными палатками с красными крестами, где мы обитали, стояли десять автомашин полные израненных и покалеченных солдат. Ого, вот и он, результат нашей грандиозной победы над ордой, про которую Симаков только пару часов назад рассказывал. Видимо, в полевом госпитале при экспедиционном корпусе, мест не хватило, вот всех и поволокли за тридевять земель.

— Сашка, — мимо меня пронеслась старшая медсестра Анастасия Павловна, — не стой, помоги раненых разгрузить.

Сказано — сделано, бросил рюкзак и сразу же включился в работу. Силенки у меня уже есть, окреп за недельку, руки и ноги на месте, так что надо помогать докторам и медбратьям. Вдвоем еще с одним бойцом, кажется из разведки парень, подскочили к ближайшей автомашине, откинули борт и приступили к извлечению раненых солдат. Наша с разведосом задача проста, принимать снизу носилки, осторожно класть на них человека, что с краю лежит, и передавать их обратно. После этого уже работа медбратьев. Если человек не дышит, они его в покойницкую палатку тянут, а если бредит или матом ругается, тогда в смотровую. Так, разгрузили одну машину, перебрались в другую, пока здесь управились, с остальными и без нас разобрались, легкораненых бойцов в санчасти хватало.