Солдат… не спрашивай! - [77]

 – Ваше благородие, а нельзя ли ручными гранатами их встретить, или еще как?

 – Ну ты братец загнул, гренады или но нынешнему гранаты, это оружие для осадной войны, как ты в поле намерен с зажжённым фитилем возиться?

 – Выходит и самом деле пуля дура, а штык молодец?

 – On ne connait pas encore la puissance de la baionnette. La baionnette est la reme des armes!  – ответил на вопрос солдата штабс-капитан Денисов, вероятно не сразу сообразил, что нижние чины не понимают принятого в столичных кругах французского языка, и тотчас поправился,  – Еще не знают могущества штыка. Штык – "царь оружия"!

 – Это братцы Бонапарт, так сказывает, с коим нам еще воевать предстоит, а вот Александр Васильевич ружейный огонь ценил. Но что поделать, ты же Сашка лучше меня знаешь, какие у нас в полку дедовские старинные фузеи?

 – Все равно не по уму как-то ваше благородие…

 – Да я и без тебя понимаю… Ладно хватит бездельничать! Смирно! В стойку становись! Продолжим, я вам еще третью защиту сегодня показать должен.

Осень, промозглая слякоть, начало ноября, проливной дождь загнал троих – офицера и двух нижних чинов под старый дырявый навес заброшенной конюшни на окраине уездного городка. Вода сверху, вода снизу пополам с грязью жирно чавкает под сапогами, одним словом проклятущая Н2О везде, она пропитала все вокруг и только пар столбом идет точно в бане от мокрых шинелей. Александр сам виноват, мог бы находиться сегодня в теплой сухой казарме, или работать в мастерской над починкой ружей. Но скучно стало сидеть на одном месте, уже третий год проходит – в другом мире, и в другое время солдату давно полагается дембель, а здесь нет, поэтому тоска неописуемая. От такой напасти нижние чины стреляются, вешаются или убегают, куда глаза глядят, зачастую без всякой надежды на успешный исход своего предприятия. Узнав, что штабс-капитан собрался сделать топографическую съемку окрестностей города, он напросился в помощники, кое-какой опыт в прошлой жизни был, географичка в школе мучала его вместе с остальными несчастливцами в рамках подготовки к олимпиаде. Заняться картографией военных побудили веские причины, в следующем году наконец предполагалось провести учения совместно с другими родами войск, следовало приучить людей к грому пушек и показать им в деле кавалерию. Запрошенные из губернии карты оказались, как смеясь пояснил Денисов, еще с "песьеглавцами", не иначе – манускрипты почти столетней давности. Вот и приходиться штабс-капитану вспоминать уже подзабытые уроки топографии. Какие же маневры без карт, нет так не положено, будьте добры представьте… С утра Сашке пришлось немало побегать по стерне сжатых полей и по кустам с огромной рейкой испещренной отметками, пока начальник страдал вдали с кипрегелем над шатким мензульным столиком. Занятие простое, не напрягает мозг и весьма способствует преодолению душевного кризиса, да еще свежий воздух и природа вокруг, чего еще желать? Но к обеду съемку пришлось прекратить, возникли, как обстоятельства непреодолимой силы, как любят говорить юристы.

 – У природы нет плохой погоды, всякая погода благодать…  – совсем не к месту сегодня, но неведо зачем уста нашего героя сами выдали короткую строчку.

 – Энто как нету? Глянь как поливает, эка хлябь небесная!  – чуть не подавился очередным сухарем Григорий, впрочем за два года он уже привык к чудачествам сослуживца.

 – А ты братец пиит однако, сам сочинил, или вычитал где?  – не остался в стороне и Денисов,  – Ты откуда родом будешь, давно хотел спросить? Софья мне рассказывала, но я признаться ничего толком не понял, ловко ты тогда нашим девицам "турусы на колесах" раскатал.

Под навесом наступила тишина, Сашка не мог сразу сообразить, что же ответить. Рано или поздно надо попробовать, нет он просто должен! Сбежать отсюда к бункеру на склоне горы возле Сосновки, как он уже убедился – дело безнадежное, в других направлениях так же непросто. Еще в петровское время внутри страны установили довольно жесткий полицейский режим. С 1724 года запрещалось выезжать без паспорта из своей деревни или города дальше, чем на 30 верст. Все часовые на заставах в городах и стоявшие постоем по деревням войска обязаны были задерживать праздношатающихся "беспашпортных" людей. Действовать так им предписывали инструкции, которые к счастью не всегда соблюдались дословно. В каждом "беглом" подозревали преступника. А если у задержанного находили "знаки"  – следы наказания кнутом, клеймами или щипцами, разговор с ним был короток, что бы арестованный ни говорил в свое оправдание. Бежать на Урал и в Сибирь в одиночку было очень трудно. Для успешного побега через "Камень"  – Уральские горы – нужен был опытный проводник. По дороге в Сибирь власти зорко следили за "шатающимися" беглыми и гулящими. В воротах городов и острогов стояла стража, проверяя каждого пешего и конного. Чтобы бежать на юг или юго-восток, нужно было двигаться вдоль рек, переправляться предстояло через броды и перевозы, кишевшие соглядатаями. Опасно было идти и по открытой степи, где беглеца легко замечали разъезды. Почти всюду до беглого дотягивались длинные руки власти. Одним словом, велика Россия, а сбежать некуда! Уйти за границу было также непросто. Беглецу предстояло быстро, не мешкая, опережая разосланные во все концы грамоты с описанием его примет, добраться до западной границы и пересечь ее. Без подорожной для передвижения внутри страны и без заграничного паспорта сделать это было почти невозможно. Даже сам царь при выезде из столицы обычно получал подорожную и прочие документы. Поэтому власти, послав сыщиков и нарочных с грамотами о поимке беглеца, успевали предупредить о нем полицию, пограничную стражу и даже посольства России за рубежом. Добыть же паспорт беглецу без связей в провинции было нереально. В сельской местности появление каждого нового человека становилось заметным событием, чужак сразу попадал на заметку начальству. В многолюдных городах была своя отработанная система контроля. Правда оставалась Москва с ее многочисленными притонами дающими приют беглецам, но до нее надо еще добраться.