Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР - [7]

Все, кто остался около мостов, на следующий день попали в окружение, а нас Багратуни вывел к Вязьме. От города остались только трубы, все строения были уничтожены. Каким-то образом Багратуни довез нас до Малоярославца. Нашу роту из 40 человек направили на участок обороны, где были вырыты окопы, рвы, и даже стояли железобетонные колпаки для пулеметных или орудийных точек. Нам дали одну винтовку на всех и по обойме патронов на каждого. Руководил нами какой-то сержант, выписанный после ранения из госпиталя:

— У нас винтовка одна, но патронов по сорок штук у каждого. Будем действовать таким образом: если подходят немцы и начинают обстрел, обороняется и отстреливается Рукосуев с правого фланга с винтовкой. Убивают Рукосуева, он передает винтовку Басистову и так далее и тому подобное. Но, возможно, будет легче. Нам винтовок, может, дадут еще, патронов по сорок штук у всех есть. Так и будем держать оборону.

На следующий день в связи с назначением Жукова командующим обороной Москвы к нам прибыл инспектирующий капитан. Боевой офицер, весь в ремнях и при оружии. Мы построились шеренгой, сержант отрапортовал:

— Держим здесь оборону. У нас по сорок патронов на каждого и одна винтовка на левом фланге.

Капитан пошел вдоль строя, поинтересовался, почему я в лаптях. Я ответил, что ботинок или сапог 46 размера не было, вот и пришлось так выходить из положения. В лаптях оказалось еще трое. Проверяющий прошел на левый фланг, где винтовка. И увидел Яшку Ширмана, маленького, в одежде не по росту, в очках с толстенными стеклами, держащего винтовку обеими руками перед собой. Капитан поинтересовался у него, как заряжать винтовку. Яшка немного замешкался, а потом показал на выходное отверстие ствола:

— Наверное, через это отверстие…

Мы сначала подумали, что это он так пошутил, но, как оказалось, Яшка на самом деле совершенно не представлял, как заряжать винтовку.

Капитан буквально взорвался:

— Это не оборона, это дыра в обороне! Немедленно марш в Москву! Там сейчас идут наборы в военные академии: военно-воздушную, бронетанковую, связи. На фронте нужны специалисты, инженеры. У вас наполовину высшее образование. Вон отсюда к чертовой матери!

Так мы поехали в Москву.

Сначала меня отправили в Крюково — в разведшколу. Туда отбирали тех, кто знал немецкий язык и хотя бы немного был похож на немца. В разведшколе курсанты ходили только в немецкой форме, разговоры разрешались только на немецком языке.

Но начальник группы, в которую я попал, меня пожалел. Когда я рассказал ему, что я — изобретатель, сделал робота и так далее, он покачал головой:

— В Москве сейчас идет набор в военные академии, отправлю-ка я тебя туда. Тут тебе не место.

И через неделю я оказался в столице, где сначала поступил в Академию связи. Потом был объявлен набор в Военно-воздушную академию (ВВА), и я перешел в нее.

Академия находилась в эвакуации в Йошкар-Оле. Когда мы прибыли туда, первым делом нас отвели в огромную столовую и как следует накормили. Там на столы поставили большие кастрюли с рисовой кашей. Я никогда не забуду этот белый рис и ярко-желтое масло на нем.

Начальниками курсов были бывшие преподаватели Гражданского воздушного флота, какие-то совершенно не военные. Командир моего отделения Васильев меня не любил. Ему было около сорока (не понятно, как он вообще попал в академию), и мы, пацаны, его просто раздражали. А на занятиях по немецкому языку произошел смешной случай, после которого я попал в его кровные враги. Я тогда сидел на первой парте, прямо перед молоденькой и очень симпатичной учительницей немецкого языка, когда она вызвала Васильева и попросила прочитать стихи Гете. Читал он по складам, выдавливая из себя каждое слово, с ужасным произношением. Учительница вдруг заметила, как я улыбаюсь:

— Что это вас, Мацкевич, развеселило? Как Васильев читает?

— Да нет, читает-то он неплохо, вот только произношение у него какое-то матерное.

И Васильев мне этого не забыл. Если все остальные ходили в какой-то неведомый мне 3-й караул и возвращались оттуда очень довольные, да еще с какими-то свертками или буханками черного хлеба, о котором я только мог мечтать, то меня Васильев посылал только в самый тяжелый караул — на аэродром, где я на ветру стоял около самолетов и промерзал до костей.

Через некоторое время вдруг ночью зажегся свет:

— Подъем! Все кроме Мацкевича и Ширмана!

Как выяснилось, в 3-м карауле (где ни разу не были только мы с Яшкой) был продовольственный склад, и караульные вскрывали бочки с селедкой, наедались до отвала, да еще меняли селедку у местных жителей на хлеб и еду. Пятнадцать любимчиков Васильева, которые регулярно ходили в 3-й караул, после суда военного трибунала были отправлены в штрафной батальон под Сталинград, где практически все погибли. Если бы не Гете и его замечательные стихи, я имел бы все шансы попасть в штрафбат. Но главное, конечно, было не в стихах, а в «матерном произношении» Васильева.

Весной 1943 года меня направили на стажировку под Новошахтинск на Миусфронт (пресловутый рубеж по реке Миус). Моей обязанностью было помогать инженеру и техникам полка эксплуатировать спецоборудование самолетов. Я попал в 9-й гвардейский полк, где было много Героев Советского Союза.