Солдат Империи - [16]

«„Кто во время сражения обратится в бегство, тот подвергается смертной казни“, – снова повторил он уже раз прочитанное, потом добавил от себя: – Помни присягу, бейся до последнего, попадешь к басурманам – все одно башку отрежут. От себя скажу: кто струсит да побежит, сам первый и погибнет, пулю в спину получить – самое простое дело.

Один побежал, другой, на него глядя тогда спасения никому не будет; в горах да в чаще не убежишь, а в поле от конного и подавно. Страшно и мне бывало, за дерево, за камень укроешься да палишь. Ну, а ежели что, всегда помни: штык да приклад у тебя в руках. Учат ведь вас штыковому бою. Для серьезного дела учат, устоишь со штыком против шашки – другие на подмогу успеют, жив будешь. Мне и самому со смелым да умелым бойцом в любом деле быть веселее, на такого надежа большая, это вы крепко запомните».

Снова и снова внушали рекрутам, что знамя есть священная хоругвь, слава и честь полка, оно дороже жизни, и потому солдат за него умрет, а врагу не отдаст, оставить знамя – нет больше вины. Не станет тогда полка, с которым вот уже больше ста лет, может, от времен царя Петра, добывали славу русские солдаты.

«А наш Тенгинский полк, – говорил при этом дядька, – такого позора за сто пятьдесят лет не допустил. И теперь вы, кто в нем служить будет, помните, что в присяге сказано: „От знамя, где принадлежу, никогда не отлучаться; но за оным, пока жив, следовать буду“».

И заставил всех повторить эти слова по два раза. Повторили Иван, запомнил.

Занятия, на которых изучали уставы и законы, чередовались со строевыми. Постепенно научился Иван быстро и правильно исполнять команды на плацу, умел уже обращаться с ружьем в строю, вскидывал его в два приема на плечо и на три счета ставил к ноге.

Как правило, после построения и завтрака проводились занятия, как бы мы теперь сказали, теоретические, а после обеда – строевые. Потом, по утрам, дошло дело и до изучения ружья, дядька показывал, как им владеть, как ставить кремень (кремень сначала использовали деревянный). Познакомились солдаты и с патронами, порохом, пулями, узнали, как с ними обращаться, как заряжать ружье и как целиться.

Прошли апрель и май, жаркий июнь наступил.

В то время, когда Иван попал в резервный батальон, на вооружении в армии еще были кремневые гладкоствольные ружья, весили они более одиннадцати фунтов, то есть около пяти килограммов. Ружье с граненым штыком достигало в длину солдатского роста, пуля калибра в семь линий весила почти тридцать граммов, прицельная дальность стрельбы – чуть более трехсот шагов, но средний стрелок едва мог попасть в мишень с расстояния ста пятидесяти шагов.

Эти кремневые ружья дольше всего и продержались в войсках Кавказского корпуса. Мой прадед стрелял из такого ружья даже тогда, когда ударные образцы сороковых годов уже поступили на вооружение других частей, в том числе тех, что принимали участие в Крымской кампании.

А пока в жарком июне 1850 года он обучался штыковому бою и ходил на стрельбище, что находилось в полутора двух верстах, учился стрелять залпом и прицельно.

К тому времени стали приучать новоиспеченных солдат к беглому шагу, к переходам в десяток верст в полном снаряжении – водили сначала по полю, заросшему травой, а затем гоняли по кустарникам и пригоркам. При беглом шаге на ровной местности по команде «Запевай!» зачинали песню, подходящую под быстрый счет, например, такую:

Царские законы я не нарушу,

И священну клятву я не изменю.

За Царя, за веру, за святую Русь

Я умру без страха, честию клянусь.

На стрельбище, как правило, ходили ровным, спокойным шагом, чтобы не сказывалась потом усталость, не дрожали руки. Но бывало и наоборот, офицер нарочно приказывал идти последние полверсты беглым шагом и потом сразу же изготовиться к стрельбе в цель – попаданий тогда было вдвое меньше.

«Вот так именно и будет в бою, – говорил подпоручик фельдфебелю и унтер-офицерам, – на другое не рассчитывайте. Да выи сами знаете». И унтер-офицеры снова и снова заставляли скоро управляться с порохом, пулей, огнивом, не теряться при осечке, а они бывали часто. Солдат учили: «Не попал с первого раза, попадай со второго, с третьего выстрела, заряжай быстрее, иначе вражья пуля окажется проворней».

Но чаще все таки стреляли холостыми, не по мишени, а в чисто поле – берегли свинец не меньше, чем в других полках и дивизиях. На первых занятиях, когда рекруты привыкали к самому выстрелу, учились не отворачиваться от горящего пороха – это было объяснимо. Однако в целом такая подготовка солдата не могла считаться оправданной, потому что в итоге приводила к неприцельной стрельбе и, как следствие, к излишним потерям в бою.

Привычка стрелять холостыми заставляла Ивана, как и других молодых солдат, думать только о том, чтобы по команде «Пли!» спустить без опоздания курок, иначе получишь пинка или затрещину. Целиться всерьез при этом никто и не пытался.

Идут строевые занятия, стоит Иван в шеренге, каблуки вместе, по команде «Ровняйсь!» старается видеть грудь четвертого от себя человека, а пятого не видеть. От шеренги до шеренги три шага, при ходьбе строем всей ротой пыль поднимается столбом, лезет в рот, в глаза, но привыкли солдаты, строя не ломают, шага не сбивают.