Солдат Империи - [11]

Следует отметить, что принимаемые по «сбережению здоровья рекрут» меры давали вполне ощутимые результаты, уже в период сороковых-пятидесятых годов XIX века смертность в дороге была минимальной, и не единожды партия приходила к месту службы в полном составе.

Если взглянуть на карту, можно увидеть, что на первом отрезке пути рекруты двигались на юго-запад, а потом к югу. Когда подходили к Сердобску, за плечами оставили уже около четырехсот верст по заснеженным трактам, тридцать дней стужа холодила спину, встречный ветер сек лицо.

Теперь дорога шла через занесенные снегом овраги и холмы, зачастую петляла в густых лесах. И тогда стражники растягивались вдоль колонны, отсекая рекрутов от манящей чащи: не дай Бог, кому дурь в голову взбредет на свободу податься, затеряться среди деревьев.

На подходе к городу ветер больше задувал с левого плеча – все легче было идти. Увидел Иван заснеженную цепь древних земляных насыпей – остатки вала, который когда-то окружал село Большая Сердоба. Еще в начале XVIII века на этом валу держали сердобцы осаду крымских и кубанских татар, держали и выстояли, не отдали жен и детей в кабалу и на поругание. Об этом вполне мог мой прадед узнать позже, за разговором, от хозяин избы, где расположилась артель на отдых. Кроме положенных щей да каши, поднес он рекрутам от себя по чарке. Могло быть и так, что хозяин несколькими годами раньше отдал сына в солдаты, и тогда выпили рекруты по случаю за здоровье служивого…

Что еще сказать о тех местах? Под снегом, конечно, не видно, но местные говорили, что земля здесь чернозем, на урожаи жаловаться грех. Когда водили рекрутов в церковь, видели они замерзшую реку Сердобу, холмы да овраги, что изрезали город. Жителей тогда в нем набиралось едва тысяч десять. Фундаменты многих городских домов и даже изгороди были сложены из валунных камней, а у хозяина дома, где на постое жил Иван, и погреб оказался такими камнями выложен.

Сводили Ивана и его товарищей в баню, но при этом охраняли так же строго, как и в пути. В баню ходили по очереди – две три артели помылись, попарились, белье постирали, оделись в чистое. И по легкому морозцу снова развели рекрутов по домам обывателей, а несколько сотен – в казармы Инвалидной команды, другие казенные помещения, иногда и в острог направляли на ночевки.

На отдыхе можно было поспать подольше, одежду починить, подогнать под себя. На третий и четвертый день в казармах собирали рекрутов человек по сто-сто пятьдесят, и офицер читал статьи закона о нарушениях по службе, за которые солдатам грозило наказание, а особо провинившихся и смертная казнь ждала. Всего сразу не поймешь и в памяти не удержишь, но запомнилось, что бесчестьем будет «во время сражения обратиться в бегство» и еще: «русский солдат, по примеру своих предков, должен: или пасть при знамени, или защитить его».

Прошли четыре дня в Сердобске. Утром пятого дня, перед выступлением, еще затемно покормили рекрутов горячими щами да картошкой с луком, каждому хозяин доброе слово сказал, хозяйка перекрестила в дорогу, а временные постояльцы им в ответ поклонились.

В городе сменился конвой внутренней стражи, те солдаты, что шли с рекрутами от родных мест, отправились обратно в Симбирск, а на смену им заступили стражники Саратовского батальона, которых загодя отправили к месту отдыха партии.

Для рекрутов, впрочем, мало что изменилось, если не считать того, что в первые дни еще не притомленные дальней дорогой унтеры и солдаты чаще покрикивали да понукали, иногда даже сдергивали ружья с плеча. В пути постепенно все успокоились, притерлись; новый поручик знал теперь не только по документам, которые передал ему прежний партийный офицер, но и на деле: ровно идут рекруты принятой партии, установленный маршрут исполняется по срокам и местам ночевок, согласно предписанию, больных немного, побегов нет. До следующего отдыха в городе Богучаре предстояло пройти в тридцать три дня четыреста сорок девять верст.

К концу февраля шли уже по зимнику Воронежской губернии. Снежные метели по прежнему провожали партию с каждой ночевки и сопровождали в пути, но то ли рекруты притерпелись да обвыклись, то ли не было уже такой стужи, что стояла в январе, однако не казалась теперь дорога очень уж тяжкой. Шел Иван, как и большинство его товарищей, размеренным, ровным шагом, знал точно, что выдюжит, дойдет, и уже не столь страшной виделась ему служба.

Тракт тянулся то по краю лесов, большей частью дубовых да березовых, а потому скучных долгой зимней порой, то низиной, то в горку устремлялся. Снова многие в мыслях возвращались к родным и близким, вспоминали дом, где родились и выросли, может, вспомнилась и речка в жаркий летний полдень, что текла за деревней в тени деревьев… Всякое вспоминали, но больше хорошее.

В артели все давно перезнакомились, знали теперь, кто из какого села или деревни, кто из них крестьянин помещичий, а кто казенный. Из Симбирска рекруты шли все православные.

Постепенно леса отступили, ближе к Дону и вовсе дорога протянулась по равнине, снег лежал здесь гладко – ни бугорка. Как говорили стражники, летом здесь, в раскинувшейся на многие версты степи, вырастают высокие травы, на лугах пасутся табуны лошадей и многочисленные отары овец. До весны скрылись меловые кряжи да береговые откосы красного гранита. Но уже чаще и дольше светило солнце – глазам делалось больно от слепящей белизны вокруг.