Солдат императора - [20]

– Как зовут этот ваш клад? – поинтересовался Фрундсберг, казалось, весть о новом бойце его тронула сильнее чем итальянские дела и приезд императора вместе взятые. – Пауль Гульди, говоришь? Что-то припоминаю, Конрад трепался… думал цену набивает… Ладно! Решено! – и он повелительно помахал указательным и средним пальцами в воздухе, направив их на секретаря, – запиши и напомни мне посмотреть это чудо, а то я точно забуду. – Он помолчал, пожевал губами, потом решительно взгромоздил ноги на подоконник, откинулся на спинку кресла и проговорил:

– Займемся делами. Насчет пушек. Пиши! Его императорскому Величеству, Божьей Милостью и так далее, сам знаешь, Карлу V, или нет, к дьяволу… нет-нет, это не записывай! Так. Нам нужно еще три дюжины бочек с ядрами для полукулеврин, и порохового припаса к ним. Напиши еще, что недостает пеньковых канатов для обвязок. То, что прислали с предыдущим обозом – дерьмо и гниль. Так что, канаты нужны. Чем мы пушки таскать будем? Записал? Хорошо. Дальше напиши еще вот что: если коротко, то для похода нужна жратва и питье. Солонины бочек тридцать, а лучше сорок. И рыбы вяленной тридцать бочек. И вина не менее двух дюжин… и три дюжины пива. Тех запасов, что в наличии сейчас на все время не хватит. Если солдат не кормить, они буду кормить себя сами – это непреложный закон войны! Нам бы только до Италии добраться, а дальше сам знаешь, ха-ха-ха. Записал? Так. Нужен свинец для пуль. Пятого дня я проверял лично, свинца мало, а для мушкетов и аркебуз нужен свинец… что ты говоришь? Подвезли свинец? Тридцать пудов еще? Да, тогда, пожалуй, довольно… Запиши все, перебели, оформи, как положено и вечером ко мне на подпись. Потом разошлешь по адресатам. Вот еще. Напомни нашему уважаемому фельдцейхмейстеру, что до начала похода, он должен закупить запасных древок для пик и алебард. К тому, что есть уже нужно сто связок для пик и двести для алебард. Да не штук! А связок! И чтобы из доброго ясеня, хорошо высушенного. Или из вяза мелколиственного. Скажи, что лично проверю. Если проворуется – убью. Вот клянусь своей правой рукой. Заколю паразита. – Фрундсберг собрал все свое обличье в угрожающую гримасу и сделался страшен. Потом гневные морщины разгладились, он помолчал немного, видимо мучаясь какой-то мыслию, а когда чело его победительно просияло принятым решением, изрек:

– Чёрт, совсем не думается с утра. Вроде и поупражнялся, а вот не думается, и все тут, голова, как деревянная! Слушай… а давай выпьем? – Фрундсберг поймал полный укоризны взор Адама Райсснера и, даже, снизошел до оправданий. – Да не кисни ты, как старая бабка! В поход скоро, на войну, а война – кислых не уважает, не-е-ет! Война веселых уважает! Да не гляди ты, как девочка полонянка, ты мне так дырку проглядишь. Знаю, что утро! Я же не предлагаю нажраться до поросячьего визга. Только так… символически, здоровья для. – Тут опытный и веселый воин, видимо, стараясь не потерять уважение дамы Войны, вскочил и полез в шкап, плотоядно облизываясь и подмигнув Райсснеру, пожалуй, заговорщически подмигнув.

– Вот! – он торжественно вытащил из нижнего отделения шкапа пузатую, аппетитно булькавшую бутыль. – Вот! От этого даже ты не откажешься! Этого даже таким видным философам, и образованным людям, как мы с тобой с утра не грех причаститься. – Тут Фрундсберг прищурился, повернул бутыль к свету и прочел, наклоняя голову на бок, уродуя рот в попытке выговорить незнакомое слово, что было начертано на бумажке, прилепленной к бутылочному боку:

– К-х-к-хреноффка… хренофка, черт знает что такое! Короче говоря, – испытанный солдат наставительно поднял палец и пустился в разъяснения: – Мне купцы, вернувшиеся из Московии, знаешь, где это? Вот и я тоже… в общем, прислали два бочонка этой штуки. Spiritum Vini[24]! Его там здорово научились возгонять и настаивать на каких-то кореньях. Крепости невероятной! Чистоты просто божественной! Но требует сытной заедки. Так просто глушить невозможно. – И он схватил колокольчик, намереваясь позвать слугу, чтобы тот принес «сытной заедки». А пока наши знакомые ждут требуемых для успешного потребления иностранного продукта ингредиентов, необходимо оглянуться, и посмотреть на воинский лагерь, с которым оба были неразрывно связаны, что же происходило там.

Лагерь жил своей обычной жизнью. Конница занималась истязанием своих лошадей, фельдфебели и капралы – истязанием новобранцев, которые маршировали на плацу и тыкали пиками в соломенные чучела, пушкари чистили пушки, проверяли орудийные лафеты, смазывали оси. Но везде поднималась какая-то волна, вносившая разнобой в размеренную жизнь. Это чувствовалось по внезапно ставшим более резкими окрикам унтер-офицеров, по тому, как рейтар куда сильнее, чем нужно то и дело вонзал в конские бока свои латунные шпоры, по тому, как стрелки придирчиво оглядывали новомодные мушкеты и старые испытанные аркебузы, по как-то внезапно стихшим разудалым песням, которые раньше день-деньской раздавались в кантинах, наконец – по исчезнувшим почти совершенно любителям карточной игры и игры в кости, что совсем было не похоже на разгульную солдатскую братию. Везде витала Перемена, вполне ожидаемая, но все равно, нервирующая своим приближением.