Солдат и женщина - [23]

С умолкающим стуком копыт, с воцарением этой страшной, полой тишины пришли ему в голову всякие мысли, которые никогда раньше не приходили. Сказать по правде, меня всю жизнь толкали, отталкивали, сталкивали, а я снова вставал, снова и снова. Почему я, собственно, вставал, снова и снова? Теперь я один, совсем один, лежу ничком. Мне тошно от войны. Женщине противно глядеть на меня. Лошади больше нет. Почему я должен снова вставать, если даже не знаю зачем? Почему? Он увидел топор рядом с коричневой, обугленной балкой. Вот если бы перед ним теперь возникла высшая справедливость с топором в руках, он без раздумий опустил бы голову на коричневую балку и в блаженном спокойствии ожидал бы удара сзади. Как и полагается дуракам из нашей братии. С Рёдером происходило то же, что происходит с нами всеми, когда мы видим огненный след, ведущий в кромешную тьму. Ему страстно захотелось обжечь ноги на этом огне.

Но топор он увидел не в руках некоей высшей справедливости. Он увидел топор в руках старой женщины. И не над Рёдеровой шеей был топор занесен. Напротив, она сунула топор ему в руки, чтобы он не отлынивал от работы, чтобы доколол все толстые поленья. Что до головы Рёдера, то на нее у старухи были другие виды. Когда он приставил клин к полену, она сбила немецкую форменную кепку у него с головы. А когда он невозмутимо продолжал работать, она все так же хмуро сунула ему другой головной убор — шапку из засаленного сукна и облезлого меха. Он взял шапку, надел, но она съехала ему на уши. Только если втрое сложить уши и засунуть их внутрь, шапка могла хоть кое-как удержаться у него на голове. А с его прежней старушка устроила прямо цирковое представление. Его кепку защитно-серого цвета она надела на длинный шест, а шест воткнула между поленьев. Шагах в трех от занятого работой пленного. Потом вызвала из дома мальчика. У мальчика было зареванное лицо и, как всегда, винтовка в руках. Старуха велела ему лечь на сено под навес. Отсюда, из положения лежа и без упора, он должен был попасть в кепку на шесте. Расстояние от силы десять метров. Каждый выстрел — прямое попадание. За каждое попадание — похвала. После каждого кепка начинала крутиться на шесте. Но Рёдер не отрывал глаз от своей работы. Тебе лучше всего не смотреть туда. Если ты будешь пялиться на мальчишку, мало ли что может взбрести ему в голову. Он может сделать то, чего недоделала мать. После пятого выстрела кепка совершила полный оборот вокруг своей оси. Целый магазин — на такую пустячную вещицу. Но старуха этим была довольна. Пустячная вещица была разодрана в клочья. Старуха сняла ее с шеста, а мальчик ударом ноги отфутболил в погреб. После этого мальчик некоторое время глядел, как работает пленный — так наблюдают за исправно работающей машиной, — затем отправился матери, чтобы рассказать о своем подвиге.

Ах, мальчик, мальчик, расскажи лучше своей матери, что ты видел плохой сон, но во сне ничего не боялся. Дровосек перевел дух, чтобы поправить на голове новую шапку.

Но старуха никак от него не отставала. Шинель свою он не снял, а только расстегнул. Она указала на пряжку ремня. Там написано: с нами бог. Плевать, что там написано, прочесть это она все равно не может. Ко всему старуха еще и недоверчива. Она любопытствует, что это висит у него на ремне. Мешочек с неиспользованными картофелинами, к мешочку справа прикреплена фляга со стопочкой — это стопочка моего мальчика. Слева же — котелок. Старуха желает иметь все. Все, что висит на ремне. И самый ремень в придачу. Цап-царап, мадам. Прошу вас. Проживающие здесь советские граждане несут ответственность за специалиста Рёдера Мартина.

Через час с небольшим работа была завершена и дрова аккуратно сложены в поленницы. Он охотно распилил бы каждую дровину на метровые чурбаки, чтобы поленница имела более пристойный вид, но как прикажете пилить, когда под рукой нет пилы. И как курить, когда нет табака. Рёдер прямо изнывал от желания затянуться. Бумага для закрутки у него еще была. Надо же насладиться выполненной работой. Он сел на поленницу. Сел спиной к дому. С тех пор как старуха отобрала у него ремень и все, что на ремне висело, его, Рёдера, оставили в покое. Ни женщина, ни мальчик из дома не выглядывали. Хотя его не покидало ощущение, будто за ним все время наблюдают. Поэтому, собственно, он и сел на поленницу спиной к дому, разглядывая свои руки. Руки спокойно лежали на коленях. Он еще мог приказать своим рукам спокойно лежать на коленях, не елозить бессмысленно, не отрывать от кителя пуговицу, не стискивать ее в кулаке, словно коровий сосок. Не мог он только упереть локти в колени и опустить голову на ладони. Он и рад бы принять эту позу, но ушанка съезжала ему на глаза. А лихо сдвинуть ее на затылок он не захотел. Эта лихость не соответствовала его положению. Итак, он сидел выпрямись, опустив руки на колени, изнывая от желания покурить и гадая, что будет дальше. И пока сидел, он понял, что снова рано или поздно поднимется с места. Чтобы по крайней мере не подавать молодой женщине дурных примеров. Она близка к тому, чтобы слаться. Она боится себя самой. У этой шапки, пусть она и слишком велика, есть три достоинства. Первое — в ней тепло, второе — она не привлекает к себе внимания и третье — она не дает человеку повесить голову. Надо бы поладить с бабушкой. Бабушка тоже не хочет, чтобы женщина сдалась. Бабушка — хоть и простовата на вид — без сомнения, главная в этом доме.