Сокровище Черного моря - [8]

В зале опять На мгновение возник и затих разноголосый шум. Петров покосился на Ольгу. Она сидела в напряженной неловкой позе, устремившись всем телом вперед. Лицо ее выражало страдание. Взгляд был устремлен через сотни голов партера в президиум, где за большим столом, рядом с председателем съезда, сидел профессор Смолин. Он смотрел прямо перед собой в затихшее пространство зала, чуть повернув голову в сторону оратора. На его лице застыло вежливое, внимательное, спокойное выражение. При упоминании о сохе его усы чуть дрогнули в насмешливой улыбке. Он приподнял брови, переглянулся с председателем и покачал головой. Оратор продолжал с еще большим увлечением:

— Было, время, когда проблемы накопления и использования энергии казались неразрешимыми без привлечения живого вещества. Это был период классических работ Тимирязева. Период, когда господствовали романтические представления о космической роли растения… о хлорофильном зерне, концентрирующем энергию солнечных лучей. Это была эпоха полной зависимости человека от живого вещества. И если профессор Смолин приглашает нас вернуться к масштабам и представлениям тех лет, я категорически возражаю против его предложений… — Оратор налил из графина воды, но не отпил, а только поднял стакан, возбужденно смотря на аудиторию. — И никому не советую увлекаться ими…

Ольга стремительно повернулась к Петрову. В ее глазах блестели слезы злости и отчаяния.

— Что же это, Аркадий Петрович, — зашептала она, кусая губы. — Как можно так… Перед такой аудиторией… В присутствии иностранных гостей…

Петров успокоительно положил руку на дрожащие пальцы девушки.

— Ничего, ничего, успокойтесь. Евгений Николаевич ему не спустит…

— Но зачем же…

— Тс-ос! — остановил Петров Ольгу.

Но возбужденное сознание девушки уже плохо воспринимало смысл речи Калашника. Слова оратора доходили до нее, как звуки мало знакомого языка. Она откинулась на спинку кресла, с тоской дожидаясь, когда он кончит говорить.

До этого выступления она была в беспрерывном восторженном возбуждении. Третий день длился праздник, — шел съезд ученых, на котором она впервые присутствовала как равноправный участник. Правда, ее участие в работе съезда было очень скромным: фамилия Дубровских фигурировала в числе пяти авторов маленькой работы, представленной в тезисах докладов десятью строчками текста. Но этой работой руководил сам профессор Смолин, которому была предоставлена честь выступить с программным докладом на первом пленарном заседании съезда.

Все было прекрасно: и содержание его выступления, насыщенное фактами, экскурсами в историю науки, волнующими обобщениями, и форма — острая, яркая, запоминающаяся. Председатель съезда, академик Герасимов, слушая Смолина, забыл о регламенте. Съезд устроил докладчику овацию… Ольга отчаянно хлопала, стоя, с пылающими щеками, не сводя с учителя влюбленного взгляда. Казалось, это была победа над недоверием, пренебрежением, над косностью старого, сопротивляющегося проникновению нового в науку. Экскурсия участников съезда на биологическую станцию оставила, однако, в душе Ольги маленькое зернышко сомнения — победа ли это?

И вот — наступление противника. Обидная, незаслуженно резкая критика того дела, ради которого профессор Смолин жил и работал. Не поправки, не указания на отдельные недочеты, а безоговорочное отрицание основных положений, разрушающее фундамент, на котором построена вся теория Смолина. У Ольги не было опыта в научной полемике, и ей казалось, что это наступление не оставляет камня на камне от того, что создавала вся лаборатория Смолина, — создавала упорно, сосредоточенно, вдохновенно…

Ольга с трудом переводила дыхание. Ей было душно, хотя в огромном зале поддерживалась ровная умеренная температура.

Незримые и неслышные вентиляторы беспрерывно подавали в зал очищенный, увлажненный, обогащенный кислородом, прохладный воздух. Ольга бросила рассеянный взгляд вокруг. Двадцать рядов партера — шестьсот делегатов съезда — внимательно слушали оратора, обратив к амфитеатру блестящие лысины и седые шевелюры. Далее, обнимая партер широким полукругом, поднимались десять рядов амфитеатра, заполненные молодежью, бурно реагирующей на все происходящее в зале. Ольга и Петров сидели в предпоследнем ряду. Амфитеатр опоясывало кольцо лож, из которых поблескивали бинокли и объективы фотоаппаратов. Здесь сидели почетные гости и корреспонденты газет и журналов. Временами вспыхивали ослепительные огни мощных прожекторов, освещая президиум и трибуну. Сейчас же по всему кольцу лож проносился шорох, жужжание и щелканье фото- и киноаппаратов.

Калашник заканчивал свою речь, сердито хмурясь на прожекторы, то и дело бросающие свет на его покрасневшее лицо с крупным носом и блестящим от выступающего пота выпуклым лбом и огромные руки, сжатые в кулаки на краю кафедры.

— Ныне наступила новая эра, — гремел его низкий голос. — Эра освобождения человека от власти живого вещества. Человеческий разум проник в недра атома, где нашел неисчерпаемые источники энергии, не стоящие ни в какой зависимости от энергии, аккумулируемой доселе растительными организмами из солнечных лучей. Зачем же нам привлекать живые организмы для осуществления процессов, неизмеримо более доступных, чем внутриатомные процессы, которыми овладел человек?..