Сокровище аббата Томаса - [3]

— Во имя Господа, кто там? — донеслось оттуда затем. — Браун, ты?

— Да, сэр, это я. И со мной мистер Грегори, — поспешно откликнулся Браун, и вздох, которым были встречены его слова, выдавал глубокое облегчение.

Когда мистер Грегори вошел в занавешенную, чтобы больного не тревожили лучи полуденного солнца, комнату, он с удивлением увидел на обычно спокойном, ясном челе своего друга испарину, а в глазах неприкрытый страх. Не вставая с кровати, он протянул ректору дрожащую руку и произнес:

— Дорогой Грегори, как я рад тебя видеть! — Слова эти прозвучали более чем искренне.

После пятиминутной беседы мистер Сомертон стал, как отметил впоследствии Браун, «больше похожим на себя, чем за все последнее время». Он осилил весьма плотный обед и уверенно заявил, что в ближайшие сутки вполне сможет прокатиться в Кобленц.

— Но только ты, дорогой Грегори, должен будешь кое-что для меня сделать, — заявил он с не понравившимся викарию чрезмерным возбуждением. — Не спрашивай… — тут же добавил Сомертон, положив руку на рукав собеседника чтобы тот не прервал его. — Не спрашивай пока, что именно и зачем мне это нужно. Я еще не готов к объяснению. Оно может отбросить меня назад, свести на нет благотворное влияние твоего приезда. Сейчас скажу одно: никакого риска для тебя не будет. Браун тебе покажет… надо просто вернуть обратно, на место… Нет, еще не могу. Ты не кликнешь Брауна?

— Хорошо, Сомертон, — ответил мистер Грегори, направляясь к двери, — Я не стану просить никаких объяснений, покуда ты сам не сочтешь нужным их дать. А коли дело такое легкое, так и говорить не о чем: завтра с утра им и займусь.

— Спасибо, дружище. Я не сомневался, ничуть не сомневался в том, что могу на тебя рассчитывать. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен. А сейчас мне нужно перемолвиться словечком с Брауном.

— Мне уйти? — спросил мистер Грегори.

— Вовсе нет. Боже мой, конечно же, нет! Браун, завтра с утра (правда, ведь, Грегори, ты не против того, чтобы встать спозаранку?) ты отведешь господина викария ну, знаешь, что я имею в виду (слуга понимающе кивнул), и вы вернете на место. Понимаешь, о чем речь. Оно лежит на ступеньке, там, где мы его оставили… — Пару раз сглотнув, — видать, у него так пересохло в горле, что он не мог вымолвить и слова, — Браун снова кивнул. — …Бояться нечего, никакой опасности нет. Вернете, и на этом все. Только вот еще, мой дорогой Грегори: моя признательность возрастет стократ, если не станешь допытываться у Брауна что к чему. Надеюсь, что самое позднее завтра к вечеру я смогу поведать тебе всю историю с начала до конца. Ну а теперь, дружище, спокойной ночи. Браун будет ночевать в моей спальне, а тебе я посоветую запереть на ночь дверь. Да, обязательно запри. Местные всегда запираются — и они правы.

На том они расстались, и если мистера Грегори и будила пару раз какая-то возня за его запертой дверью, то это вполне можно было списать на усталость с дороги и интерес к загадке. Однако он навсегда остался в уверенности, что слышанные им за время от полуночи до рассвета дважды или трижды звуки ему не померещились.

Поднялся Грегори с зарей, и вскоре они с Брауном отправились в путь. Надо признать, что, хотя просьба мистера Сомертона и вызывала некоторое недоумение, выполнить ее не составило ни малейшего труда: спустя всего полчаса дело было сделано. Правда, в чем оно заключалось, я, до поры, умолчу.

Тем же утром, только лишь чуть попозднее, уже почти полностью оправившийся мистер Сомертон покинул Стейнфилд, а вечером, то ли в Кобленце, то ли в каком-то другом промежуточном пункте их маршрута, во исполнение данного другу обещания начал свой рассказ. Слушал его и Браун, но для меня так и осталось невыясненным, понял ли слуга, в чем ему довелось участвовать. Сам Браун этого не скажет, а строить догадки мне не с руки.

3

—

— спрятано золото», изменена по сравнению с подлинником в бесспорной связи с укрытым кладом я взялся за искаженный текст из Иоанна: «На их одеяниях начертано то, что неведомо никому». Естественно, вы вправе полюбопытствовать: а имелись ли на одеяниях оных святых какие-либо начертания? Отвечу, что ничего подобного я не заметил: облачения всех трех фигур представляли собой мантии, причем у каждой имелась бросающаяся в глаза и не слишком ее украшающая широкая, неровная черная кайма. Вполне возможно, это заставило бы меня оставить поиски, как оставляли их прежде стейнфилдские каноники, но вмешался случай. Дело в том, что окно оказалось изрядно запыленным, и когда лорд Д., заглянув в часовню, увидел мои почерневшие руки, он послал за слугой, чтобы тот прочистил стекло метлой. Ну а в метле, должно быть, торчал гвоздь или что-то в этом роде: во всяком случае когда слуга прошелся ею по кайме одной из мантий, осталась длинная царапина, а под ней, как мне показалось, что-то желтело. Попросив слугу на минутку прервать работу, я взбежал наверх по стремянке, чтобы поближе рассмотреть это место. Оказалось, то, что я принимал за безобразную кайму, представляло собой слой копоти, или сажи, поверх желтой основы. Копоть эта легко счищалась. Я поскреб основательнее, и, вы, наверное, не поверите, (впрочем, нет, конечно же, вы уже догадались) обнаружил две или три отчетливо выписанные на желтом фоне заглавные буквы. Тут уж, сами понимаете, какой меня охватил восторг.