Сокровища старой церкви - [8]

Повисло молчание.

– Андрей Сергеич! – громким воплем нарушила паузу Галка. – Никакой не разбой. Я случайно мешок столкнула. А ребят там вовсе не было!

– Серегина, выйди из класса, – очень похоже скопировал Мишка противного Сентю.

– Выйди, выйди, – согласился и Андрей.

– А я все равно подслушивать буду! – уперлась Галка, тряхнув кудрявой головой.

– Подслушивай. Но молча.

– Тогда я здесь помолчу. Можно?

– Где лошадь?

Помолчали. Потом Васька буркнул:

– На Выселках. Мы его в лодке перевезли.

Хорошо придумали, одобрил про себя Андрей. На Выселках когда-то была дальняя летняя ферма, где телят выращивали. Там еще кое-какие строения сохранились.

– А дальше что?

– Не отдадим мы его на колбасу, – мрачно отрезал Колька. – Это наш конь.

– Он почти двадцать лет в колхозе работал, – добавил Васька, хлопая влажными ресницами. – Вам, дядя Андрей, его не жалко?

– Жалко, – улыбнулся участковый.

Ну никак он не мог их наказывать. Ведь доброе дело пацаны сделали. Хотя и злым путем.

– Ладно, ребята. – Андрей встал, пошел к дверям. – С Тулигеном я уладил, он вас простил. А если кто дознается, что ваш конь на Выселках живет, Тулиген скажет, что Воронок от него по дороге сбежал.

Ребята так заулыбались – сначала неуверенно, а потом во всю ширь, – что у Ратникова от сердца отлегло.

– Но уговор: с этой минуты по селу на цыпочках ходить – это раз. Тулигену по его списку собрать в лесу и засушить нужные травы – это два. А три – вы уже догадались: к директору школы никаких репрессий не применять, – и участковый шагнул за порог.

– Честно, дядя Андрей!..

– Ни за что, дядя Андрей!.. – завопили радостно вслед.

«Так я вам и поверил», – усмехнулся про себя участковый.

И оказался прав.

На последнем перед каникулами уроке истории Арсентий Ильич подводил итоги второго полугодия. Класс вел себя странно: хихикали, перемигивались, шептались. Пришлось сделать замечание:

– Серегина!

– А? – вскочила Галка.

– Бэ! – подхватил кто-то. И так пошло дальше, по всему алфавиту. За исключением мягкого и твердого знаков.

Насилу успокоил директор класс, повел заключительное занятие, почему-то поерзав на стуле и поморщившись.

Но не успел он и слова сказать, поднял руку Куманьков:

– Арсентий Ильич, а мне Ираида Пална тройку за сочинение поставила. Говорит, неграмотно. Я написал: «У дороги росли две ивы: одна сосна, а другая береза». За это тройку, да?

Директор покраснел, еще сильнее заерзал на стуле. Но не от коварного вопроса, хотя сразу вспомнил, что эту фразу произнес сам, лично, на перемене. Что-то другое сильно его беспокоило. Даже привстал ненадолго. Даже стул ненароком осмотрел и ладонью по сиденью провел.

По классу загуляли сдерживаемые из последних сил смешки. Опять посыпались вредные вопросы.

Не отвечая на них, директор вдруг выскочил из класса, оттопыриваясь ниже пояса, побежал в свой кабинет.

Тотчас весь класс бесшумно сорвался и выбежал на улицу. Все, кто поместился, взобрались на цоколь и прилипли к директорскому окну.

А картина там была загадочная: бедный Сентя, спустив брюки, яростно чесал себя двумя руками пониже спины…

– На три дня хватит, – удовлетворенно заметил Куманьков, спрыгивая с цоколя и уступая место очередному зрителю. – Пока портки не сменит…

Когда этот случай дошел до Андрея, он знал, с кого спросить, и в удобный момент поймал Куманькова за ухо:

– Твоя работа?

– Моя, – не стал отпираться Мишка. И пояснил честно: – Это трава такая, почесуха называется. У нее семена с маленькими крючочками – как в штаны или в рубаху попадет, так все глубже в кожу впивается. Я ее на стул подсыпал…

– Не стыдно?

– Нет, – смело посмотрел мститель прямо в глаза милиционеру. – Он плохо поступил…

Ну что тут возразишь?

Глава IV РАЗВЕДКА

Неприметный пыльный «жигуленок» свернул с шоссе под указатель «Музей-усадьба «Шувалово», проехал длинной аллеей, мощенной стершимся булыжником, на котором играли солнечные зайчики, пробившиеся сквозь обильную листву старых громадных лип. Остановился у здания музея – бывшей загородной графской усадьбы.

Здесь все дышало ароматом старины: пузатые колонны на фасаде дома, узкие высокие окна, литые фонари в ряд, широкое ажурное крыльцо с полукруглым подъездом и пандусом для неповоротливых карет.

Из машины вышел мужчина в хорошем костюме и с тростью в руке, бросил вокруг быстрый незаметный взгляд и поднялся по широким, выбитым временем ступеням. Потянув на себя массивную, с бронзовым кольцом вместо ручки дверь, он еще раз неприметно оглянулся, вошел внутрь и поднялся по лестнице, огражденной, как стражами, мраморными статуями, в кабинет директора музея.

На пороге он чуть склонил голову и представился:

– Петр Великий.

Директор музея – худенький старичок с узкой бородкой – вздрогнул и поднял голову от большой растрепанной книги.

– Не пугайтесь, – улыбнулся незнакомец, – я не сумасшедший. Вот мои документы.

– Действительно, – подивился такому совпадению директор. – Великий. Да еще и Петр Алексеевич. – Привстал, протянул над столом узенькую ладошку, назвался: – Староверцев. Слушаю вас.

Петр Великий сел на стул, поставил между колен трость, осмотрелся:

– Я, видите ли, сотрудничаю в одном столичном музее. Возглавляю отдел… – Приблизился к директору и продолжил вполголоса: – Возглавляю отдел в некотором роде закрытый. Занимающийся старинными кладами.