Сокровища старой церкви - [5]

В терраске, где Колька обитал по летнему времени, висела на стенке дедова фотография – лихой пацан в бескозырке и тельнике, с автоматом на груди. А вокруг деда – выдранные из журналов картинки с парусниками всех типов. С ними вперемешку развешаны обрывки веревок, вязанные разными морскими узлами, – тренировался Колька, загодя себя к морю готовил.

В углу на столике – почти готовая модель парусника. Грубо, конечно, сделана – руки-то у пацана больше к топору и лопате привычны, – но с любовью и охотой.

У Кольки и лодка была. В Синеречье она в каждом дворе, а то и две – без них как без рук. Местные лодки особенные – легкие, верткие – по росной траве как по воде идут. А Колька с дружками из своей лодчонки пароход устроил. Установил две пары велосипедных педалей, а на корме дрель, где вместо сверла – пароходный винт. Забавно получилось: как на педали Васька с Мишкой сядут, а на руль Колька – лодка словно с мотором летит, на веслах за ней не угонишься. Правда, вскорости этот «двигатель» разобрать пришлось и дрель на место вернуть, в колхозную мастерскую, откуда она и была «позаимствована».

Тогда Колька оснастил лодку мачтой с парусом, который из старого байкового одеяла пошил, и в половодье, когда Аленкину пойму заливало и она больше иного озера разбегалась, гоняли по ней пацаны под зеленым парусом, как настоящие пираты…

Васька, хоть и Кроликом его прозвали, вылитый поросенок был – лицо розовое, ресницы белые и нос пятачком. А Кроликом стал из-за папашки своего. Тот все мечтал разбогатеть по-быстрому, завел как-то на усадьбе кроликов, мол, тут тебе и мясо, и шкурки на рынок. Но быстро к этому охладел, надоело – заботы много. Васька от него это дело принял. Его вообще зверушки и животные любили. Даже куры за ним чередой ходили. А петух, когда Васька совсем еще мал был, охранял его пуще собаки.

Васька даже крысу, здоровую и хвостатую, приручил. Она из рук его ела, за пазухой у него спала, а при опасности приучилась с пола ему в штанину шмыгать. Добро бы только к нему – к любому, кто в брюках. И многим это почему-то не нравилось, особенно учителям – Васька ведь крыску свою и в школу таскал, расстаться не мог.

Больше всех на него химичка Мария Петровна обижалась (она в брюках и кроссовках уроки проводила) и однажды, в истерике, чуть не прибила крыску веником. За что Кролик прозвал свою хвостатую подружку Машкой. А крыса-то тогда не виновата была нисколько. Она же не знала, когда выбралась из Васькиной сумки и шмыгнула в штанину учительницы, что Мишка Куманьков уже ухитрился, будто уронив ручку на пол, привязать шнурок Марь-Петровниной кроссовки к ножке стола.

Когда Мария Петровна вскочила с диким визгом, упало все: она сама, ее стул, ее стол и все, что на нем было. Попадал от хохота и весь класс.

Ваську и Мишку исключили из школы на неделю, до педсовета. Они, конечно, ужасно переживали. Особенно Васька, который всю неделю без помех возился со своими кроликами.

Они тоже Ваську любили. Он им всем имена дал, так они откликались. Бывало, навалит им Васька в загончик капустных листьев – сидят себе, хрумкают. А как Васька какого по имени покличет – тот сразу столбиком станет, ушками стрижет, глазками блестит и тут же веселым скоком под Васькину ласковую руку.

Но недолго это счастье длилось. Когда сообразил папашка, что весь двор у него добычей полон, так прямо на глазах у Васьки всех кроликов забил и шкурки снял. Как Васька это пережил – никто не знает. Из дома ушел, в лесу обитал вместе с Мишкой Куманьковым.

Этот в своем роде личность. Лесовичок такой. В лесу – как дома, даже лучше. Всегда знает, где какую ягодку снять, под каким кустиком в ненастье укрыться. Пуще всякого индейца лес знал.

Соорудили они на дальнем приветливом островке уютный шалашик, ловили себе рыбку, собирали грибы, шишки лущили. А Колька Челюкан на своем бывшем пароходе подвозил им картошечки с сальцем, всякий припас, в лесу необходимый.

В общем, жили друзья своей жизнью. Врагов наживали, а дружбы им своей хватало, особенно когда Галка Серегина к ним прибилась. И взяла на себя сугубо женские обязанности: одежонку им небогатую починить, подкормить домашними запасами, а иной раз и вину на себя взять, чтобы ребятам меньше досталось…

Дверь в терраску распахнулась и ударилась в стену. Колька недовольно вскинул голову, отложил пинцет, которым протягивал на своей модели штаги от бушприта к фок-мачте.

– Колян! Сентя Воронка продал! – И Васька-Кролик опустился на порог, спрятал лицо в ладонях. Страшно, когда плачет взрослый человек. А еще страшнее, когда плачет мальчишка.

– Не ной! – Челюкан вскочил, опрокинув табурет. – Говори толком.

– Сентя покупателя на Воронка нашел. На колбасу его продал!

Сентя – это директор школы Арсентий Ильич. Ребята его не всегда любили.

Воронок – старый буланый коняга, который много лет безропотно отработал на дальней ферме, возил непроезжими для машин дорогами бидоны с молоком. А как состарился и в колхозе с кормами плохо стало, председатель отдал его в школу – на пенсию. Здесь Воронку полегче пришлось – пару раз в неделю бочку с водой доставить: своего колодца в школе не было. Да и пацанва школьная Воронка не обижала, ни один малец к нему без корочки хлеба или кусочка сахара не подойдет. Воронок на ласку по-своему отвечал – на каждой перемене степенно ходил по двору, катал на широкой спине всадников.