Сокровища Рейха - [62]

В пивной стоял густой табачный дым и, точно псиной, пахло намокшей шотландской шерстью.

– Твоего брата, – продолжал он, – интересовал Брендель, и фрау Брендель, и буквально все, что мне о них известно… А мне известно немало. Многое я узнал чисто случайно, сопоставив данные… Об этом я никогда никому не говорил, кроме твоего брата. – Он шмыгнул носом. – В основном потому, что додумался до всего сам. Это кошмарные вещи, парень. – Он скосил на меня глаза поверх кружки. – Но разве кто поверит мне? – Сосредоточенно посмотрев на угасший пепел в трубке, Кемпбелл провел рукавом под носом и проглотил остатки пива. Потом засопел, сложив руки лодочкой вокруг жаркой пятнистой чашки своей трубки, и продолжил очень тихо, глядя прямо перед собой, мимо бармена, в запотевшее зеркало: – Теперь слушай внимательно. Купишь билет на поезд в ноль-ноль часов на Лондон. Рассчитаешься в гостинице, а чемодан сдашь в камеру хранения на вокзале. Перекусишь там в буфете, но заправься как следует. После мы встретимся и обо всем потолкуем. – Он дал мне адрес, нацарапав его на засаленном клочке бумаги. – Это дешевые номера в районе Горбалс. Жители Глазго утверждают с идиотской гордостью, что таких трущоб не сыщешь во всей Европе. Ровно в десять, – закончил он, поправил шарф, выколотил трубку, нахлобучил грязную, в пятнах, шляпу по самые уши, сунул в карман макинтоша свернутую газету и растворился у двери в толпе, яростно спорившей о футболе, – маленькая, промокшая, решительная фигурка.

Я допил пиво, потрясенный словами Кемпбелла: «Это кошмарные вещи…» Сделав последний глоток, я стал пробиваться к двери, проталкиваясь между сгрудившимися дюжими парнями, и вдруг чья-то рука схватила меня за локоть и чей-то голос произнес мое имя:

– Никак, мистер Купер… – Это был Макдональд, нервный попутчик мой по вчерашнему рейсу. Лицо у него раскраснелось, разгоряченное жарищей в зале, губки бантиком растянулись в улыбку. Глаза у него слезились, и он тер их кулачками, как малое дитя.

– Макдональд? – удивился я.

– Я смотрю, вы последовали моему совету. – Он весь сиял.

– Простите, не понял.

Макдональд говорил очень тихо. Все в нем было тихим и мягким, за исключением грубого пальто.

– Эта пивная… – сказал он, когда я наклонился, чтобы получше расслышать. – Именно ее я имел в виду, и вот вы тут. Первый вечер в Глазго, и мы снова встретились. Выпейте со мной кружку пива. Вы не оставите меня одного, правда ведь?

Я обливался потом. Он тоже. Зеркало позади бара стало влажным и тусклым. Лоб Макдональда блестел. Мы пробились к стойке, взяли по кружке пива. Я напрягал слух, чтобы разобрать его слова: похоже, он говорил о страховании, о своих клиентах за сегодняшний день.

– А как у вас дела? – Он ослабил галстук.

– Нормально, все нормально.

Он поднял кружку:

– Ну, за удачу!

Мы выпили, он улыбнулся:

– Но как вы нашли пивную-то, вот чудеса?! Она вроде бы в стороне от проторенных путей.

– Приятель один привел меня сюда.

– Этот рыженький? Похожий на обезьянку?

– Он самый.

– Ну, тогда понятно. Хороший приятель, коль привел вас в это место. Мне даже запах здесь нравится, – болтал он не умолкая.

Мы осушили еще по кружке, буквально утопая в поту. Наконец Макдональд пожелал мне спокойной ночи, выразив надежду, что мы снова встретимся, поскольку бог троицу любит и все такое…

Дождь перешел в снег, движение на улицах замедлилось, и поэтому я опоздал к Кемпбеллу. Водитель такси с недоумением хмыкнул: «Горбалс, надо же…» Он отъехал от тротуара, и мы сразу же попали в небольшую дорожную пробку. Колеса буксовали на подмерзшей влажной мостовой. В одном месте под странным углом к тротуару стояли две машины, обе с помятыми крыльями. Мой водитель молча взирал на возникшее перед нами препятствие со свойственным только шотландцам сумрачно-серьезным выражением.

Нас окутал мрак. За густой снежной пеленой здания казались сплошной темной глыбой.

– У меня встреча… – начал было я. В горле першило от резкой перемены погоды, тяжестью навалилась разница во времени. Я устал и продрог, от выпитого пива во рту оставался неприятный прогорклый привкус.

– Ну да, у вас встреча, а какое сейчас движение, вы не видите? – сказал таксист.

Я откинулся на сиденье и замолк.

Дом, который я искал, ничем не отличался от всех остальных. Я стоял на тротуаре, пока такси не скрылось из виду, и чувствовал себя страшно одиноким. Было совсем темно. В тусклом сиянии единственного фонаря в конце улицы снег висел, точно огромная шаль с блестками. Место было неприветливым, мрачным. Снегопад скрадывал звуки моих шагов. Стало еще холоднее.

Я увидел низкую арку, в стороне – две ступеньки, ведущие в парадное, где пахло мочой, отбросами и бедностью. Где-то монотонно капала вода. Во дворе неясно вырисовывались причудливой формы короткие тени. Я открыл дверь. Покоробившаяся от времени, со ржавыми петлями, она отчаянно взвизгнула. Я шагнул внутрь. Жуткая тишина. Под самым потолком посреди коридора на обтрепанном шнуре болталась одна-единственная голая, без плафона, лампочка. Она закачалась от сквозняка, когда я вошел, и от ее тусклого света по стене запрыгала моя громадная тень.