Сокровища Рейха - [28]

Мать… На мой взгляд, она была самой очаровательной женщиной из тех, кого мне когда-либо приходилось встречать. В музыкальной комнате висело бесчисленное множество ее фотографий. Мне было всего шесть лет, когда она погибла во время бомбежки. Я даже не уверен, помнил ли я ее вообще. Не по этим ли фотографиям складывалось мое представление о ней? У нее был крупный, тонкий и прямой нос, волнистые светлые волосы и несколько угловатая фигура. На фото, сделанных на пляже в Каннах, видно, что у нее были длинные стройные ноги, плоский живот и упругие маленькие груди. Взгляд дружелюбный, и она смотрела прямо в камеру без всякого стеснения, без какого-либо самолюбования. На другой стене висел ее огромный портрет, написанный маслом моим отцом. Она была изображена в лиловом вечернем платье с глубоким вырезом. На лице обычное, характерное для нее выражение отрешенности, будто она смотрит куда-то поверх отца, на кого-то, кто стоит в дверях. Мой отец был очень талантлив как художник, и его любовь к ней выразилась в этой картине.

Ни отца, ни матери уже не было в живых. Хрупкая белокурая девчушка на фотографиях: то веселая, то тихая и серьезная, иногда сосредоточенно глядящая на маленького терьера у ее ног, – моя сестренка Ли, вылитая мать. Ее тоже нет. И только я, горестный неудачник, остался доживать свой век в одиночестве.

Я снова вернулся в библиотеку.

Раздался телефонный звонок. Звонил Артур Бреннер.

– Я подумал, вдруг ты уже дома и еще не лег спать. – Судя по голосу, он чувствовал себя еще хуже. – Я вожусь со своим фарфором и по твоему совету пью горячий пунш. Сейчас тружусь над тем, что должно увенчать всю мою работу в этой области: создаю копию «Атаки Флауэрдью». Ты знаешь эту историю? – Он явно хотел отвлечь меня от моих мыслей.

– Нет. – Я снова уселся в дедовское кресло. – И что же это за история, Артур?

– Атака Флауэрдью, – повторил он, – это пример необычайной храбрости, хотя абсолютно безрассудной, чистое донкихотство. Последняя атака английской кавалерии, во время «большой войны», разумеется. С саблями наголо англичане атаковали немецкие позиции, прорвали их, развернулись и поскакали назад. Сам Флауэрдью выполнил то, что задумал, и погиб смертью, уготованной ему судьбой. Всем нам суждено умереть, Джон.

– Я знаю, Артур.

– Как ты там?

– Держусь. Потрясен, понятно. Столько погибло людей вокруг меня.

– Все мы довольно скоро умрем, – пробормотал Артур. – Важно продержаться до конца, во что-то веря. Сложность, конечно, заключается в том, что нет ни черта, во что действительно стоило бы верить. Во всяком случае, мне так кажется. Дела оставляют желать лучшего… – Казалось, он хватил лишку пунша и мысли у него путались.

– Вам следует лечь спать.

– Да и я так считаю. Я старик, к тому же простуженный, и мне надо лечь спать. Ты совершенно прав.

– Завтра увидимся.

– Береги себя, – сказал он устало. – И не забудь прочитать молитву на ночь.

– Какую молитву, Артур?

– А ту самую:

Пока почию я на бренном ложе,

Ты душу грешную храни, о боже.

Но коль умру до утренней зари,

К себе на небо душу прибери.

– Хорошо. Я обязательно прочту ее перед сном.

– Тогда спокойной ночи, Джон.

– Доброй ночи, Артур.

16

Я сидел за столом, стараясь припомнить все, что произошло со дня моего приезда в Куперс-Фолс, пытаясь найти какое-то объяснение. Все в конечном счете сводилось к документам Остина Купера, сложенным в коробках, находящихся в хранилище библиотеки. Именно они заставили Сирила возвратиться домой, где он и был убит, прежде чем успел добраться до документов. Именно из-за них он срочно вызвал меня телеграммой, и только по чистой случайности я остался жив после покушения на меня на шоссе. И кто бы ни был тот, кто задушил Полу Смитиз, именно он выкрал документы, выкрал все, за исключением того металлического ящичка, который теперь намеревался открыть Питерсон.

Зачем и кому понадобились эти документы? Они касаются периода, который сейчас стал достоянием истории, касаются дела, похороненного под обломками Третьего рейха. И тем не менее из-за них по-прежнему гибнут люди.

Не знаю, сколько времени я подсознательно различал какой-то звук, доносившийся снаружи. И вдруг он исчез, и в море других звуков образовался провал. Я обратил внимание не на сам звук, а на то, что его не стало слышно.

Я подошел к окну. Из-за света в доме что-либо разглядеть во дворе было невозможно. Вглядываясь в темень, я вначале уловил лишь треск оконной рамы. Осколки стекла брызнули мне в лицо, а уж только после этого я услышал короткий гулкий щелчок выстрела, увидел, как расщепилась деревянная обшивка на противоположной стене у камина.

Я машинально бросился на пол, на четвереньках пополз к столу, протянул руку и погасил свет. И хотя особых усилий для этого не потребовалось, через пять секунд я буквально задыхался, скованный страхом: кто-то только что стрелял в меня. И вот, стоя на коленях у стола, я наконец со всей ясностью понял – собственно, мне давно следовало догадаться, а Питерсон об этом должен был знать, – что, поскольку их первая попытка убить меня не удалась, это вовсе не означает, что они отказались от своего намерения. Какой бы ни была причина, они хотели убрать меня, как убрали Сирила и Полу. По всей видимости, они считали, что я, пока жив, каким-то образом представляю для них опасность.